— Мне пришлось буквально заталкивать его себе внутрь, как будто это… простите меня… как будто это не член, а обвисший носок.
Она захихикала, а потом откинулась на спинку дивана и провела рукой по влажным губам мужа, стерев с них темные следы от сигары.
— Так, о чем ты, дорогой?
Мужчина поморщился, будто его заставляли. Он нехотя отставил стакан и пополоскал рот остатками. Затем многозначительно посмотрел перед собой и продолжил:
— Но иногда… иногда, в нашем стремлении к той самой демократии, за которую так рьяно боремся, мы можем ограничивать сами себя, утверждая законы и правила, подвергающие сомнению собственные принципы свободы и права человека. Такая свобода немыслима…
В чем-то Оскар был прав.
— А что вы станете делать, если вас убьют? — спросила Саманта. — Кому тогда сдалась ваша свобода?
— Ну, знаете… в наше мирное время не так просто убить человека. На то есть множество причин.
— Вы так думаете?
— Абсолютно, — проговорил Оскар. — В наш прогрессирующий век, человек — это не что иное как…
Но Саманта не дала ему закончить. Она ударила бокалом о край стола, а затем остатком осколка на ножке полоснула его по шее. С противным звуком разрывающейся кожи, стекло оставило длинную разметку.
— Кажется, вы были не правы, Оскар. А я не совсем с вами честна. Но теперь, это не имеет никакого значения.
Глаза мужчины расширились, он с удивлением посмотрел на нее, затем приложил руку к тому месту, откуда потекла кровь. Он выдохнул и весь воздух вышел через отверстие на шеи с чавкающим, брюзжащим во все стороны звуком. Ей почти понравился этот страдающий диабетом и ожирением человек. В нем сочетались лучшие людские слабости. Он умел красиво лгать и с гордостью говорил о любви к еде.Еще она знала, что у него в голове опухоль, размером с грецкий орех и ему осталось не больше месяца. Возможно, именно из-за нее он так много болтал.
Женщина издала стон. Не крик. Кровь была такой густой, что стекала на грудь как подтаявшее желе. Мужчина словно пытался что-то сказать. Он держался за подлокотник, ноги беспорядочно стучали каблуками начищенных туфель. А женщина все продолжала стонать под хрипы и постукивание.
Саманта видела, как женщина, зажимая руки между ног, силилась удержаться. Она стыдилась, что ее возбуждало смотреть на бьющегося в предсмертных конвульсиях мужа, но, если бы ей предложили все остановить, она бы ни за что не согласилась.
Саманта Де Ламаркан встала, аккуратно, стараясь не запачкаться и огляделась.
То, что она увидела, очень ей понравилось.
— Мои славные детки.
Томас шел через толпу людей, размахивая оторванной головой, которая минуту назад недовольно отзывалась о эмигрантах. Люди с перекошенными от ужаса лицами устремились к выходу, где их встретил Роланд.
Мальчик услужливо отошел в сторону, и мужчина, с закатанными по локоть рукавами, схватился обеими руками за ручку.
Роланд бесшумно рассмеялся. Он всегда знал, что все взрослые дураки, но не настолько же?
Обе руки валялись на полу отсеченные острой бритвой. Роланд прозвал свое детище гильотина.
Мужчина кинулся в толпу и споткнувшись на пол уже не встал. Какая-то девушка наступила ему на лицо. А затем и еще с десяток других таких же обезумевших.
«Их убивает собственная глупость», — подумала Саманта.
Она дала возможность жене уже покойного Оскара, получить лучший оргазм в ее жизни и теперь та сидела, зажавшись в кресло с застывшей на лице гримасой. Нижняя губа дрожала и с нее свисал сгусток белой слюны. Женщина что-то бормотала, перебирая перед собою пальцами рук, будто вязала.
— И ты Розалин, — грустно произнесла Саманта. — Жаль, я думала ты стоишь больше. Женщина не обращала внимание и играла с собственными жидкостями, растягивая и наматывая их на палец, как пряжу.
У каждого человека свой предел, после которого мозги превращаются в кисель.
Саманта Де Ламаркан не любила пачкать руки, потому просто свернула ей шею. До тройного хруста. Голова женщины отщелкнулась, как касса в супермаркете, а изо рта вывалился бледно-серый язык.
Хаос, как назвали бы некоторые то, что происходило сейчас, но не она. Все это было закономерно и упорядочено. Жертва Великой Матери должна кричать и умолять, а ее душа проситься покинуть поскорее тело.
Так должно было быть.
Ее сознание служило чем-то вроде моста, между мирами. Великая Матерь улыбалась. Искаженные туманные силуэты, тянулись к ней вереницей. Она поглощала души умерших, отправляя их на ту сторону. Там они станут вечными слугами.
Эмми торжествовала. Наконец, ее мучительный голод был прерван. Она как обезумевшая прыгала то на одного, то на другого, выдирая зубами куски мяса, перегрызая артерии и прильнув к источнику, высасывала сладкий нектар.
Саманта вышла на балкон, откуда с высоты виден весь зал. Два мужчины и одна женщина, оставшиеся в живых из той шумной толпы, что явилась на закрытую вечеринку, истекающие кровью, забились в угол. Перед ними стоял Марко.
Они просили их отпустить. Женщина предлагала сделать с ней все, что ему придет в голову, лишь бы уйти живой. Но она не знала одного. Марко ненавидел шлюх. На них у него был свой «особый план». Он называл это, «очищение».
Не обращая внимание на вопли, он задернул на женщине платье почти до бедер и приставил к бедру серебристый револьвер марки «Смит и Вессон». Холодная сталь заставила ее вздрогнуть.
— Тише, тише! Мы же не хотим, чтобы нас боялись? — спросил Марко у револьвера.
— Ты должен быть нежным, — он уперся дулом между ее ног, слегка надавив.
Ее всхлипывание было похоже на икание, дергающееся и монотонное.
— Я бы сказал вам, что-нибудь напоследок, — обратился Марко к женщине, которую можно было бы назвать девушкой, если бы не сеточка синих вен, расползавшаяся внутри бедра. На ней были самые обычные трусы на резинке.
— Но кажется совсем нечего. Хотя…, — он поводил револьвером вверх-вниз. — Да, точно. Сегодня, я непременно пополню коллекцию скальпов.
Он нажал на курок, и пуля вывернула наизнанку ее внутренности, задев сердце. Выйдя из груди, она прожгла себе путь от подбородка до лба.
Кажется, Марко был немного расстроен.
— Дети! — прозвучал голос мамы. — Сегодня наша Великая Матерь,