Через две недели мы прошли горизонт наблюдения космических событий; теперь, даже если теоретически на Земле имелся бы телескоп такой мощности, чтобы разглядеть серебристую пылинку «Эволюции» среди мрака и пустоты дальних войдов, нас невозможно было увидеть за пределами красного смещения света. Через пять недель предстояло пересечь космологический горизонт; наши физики находились в радостном предвкушении, а Айхендорф намекал даже, что пора бы доставать штопор. Но не сбылось; следующей – и последней! – расчетной контрольной точкой были девяносто миллиардов световых лет, и мы миновали их, спустя шестьдесят три дня и восемнадцать субквантовых переходов от старта. Предполагалось, что на этой границе должен был быть достигнут какой-то несомненно воспринимаемый результат: например, искажение условно прямого космографического вектора движения корабля, если окажутся верными версии о шарообразной или тороидальной форме пространства Вселенной; или заметное снижение расстояния перехода, вплоть до того, что мы могли оставаться на месте, если бы достигли областей разреженного пространства или тех, где этого пространства попросту нет в силу недостаточного расширения или уже начавшегося сжатия. Но «Эволюция» все так же неслась сквозь черную пустоту, разгоняясь, исчезая и вновь появляясь в таких областях мироздания, для которых не было ни имени, ни координат.
Группа Ли Вэя теперь почти все время проводила за совместной работой в библиотеке; мы – лётный экипаж – приходили тоже, чувствуя инстинктивную потребность быть вместе, хотя в разговорах про метрики пространственно-временного континуума и пульсации радиуса кривизны мало что понимали. Иногда, устав от дискуссий, Ли Вэй или Айзек рассказывали что-нибудь из элементарного:
– Величина характеристического радиуса Вселенной примерно 18,29 миллиардов световых лет, при размахе пульсаций от 6,7 до 49,7 миллиардов. Таким образом, если радиус наблюдаемой Вселенной оценивается в пределах максимума от 46,5 до 49,7, то диаметр составит от 93 до 99,424 миллиардов световых лет, – говорил, например, Ли Вэй, и тогда Айзек подхватывал:
– Только совершенно неясно, что является центром Вселенной, хотя мы имеем полное право считать, что его положение зависит от положения наблюдателя, то есть нас. Таким образом, можно было предположить, что достаточно сделать всего 9 – 10 прыжков по 5 миллиардов световых лет, чтобы добраться до условного края Вселенной – или того, что на его месте окажется. Но может быть и так, что он станет постоянно убегать от нас, ибо до конца непонятно, что происходит со временем, когда мы переносимся на миллиард световых лет вперед, и что происходит с пространством, и происходит ли вообще, черт побери, хоть что-то, чему можно подобрать определение в человеческом языке.
Акико и Юкико в основном проводили время в обсерватории; загадка аномалии экзотической материи в войдах не давала сестрам покоя. Примерно на одиннадцатой неделе полета они попросили Зойку еще раз проверить все энергометры «Эволюции»; та нацепила тяжелый пояс с тестерами и инструментами, полдня провела в машинном отсеке, изгваздала руки, лицо и груди коричневой смазкой, а потом по тоннелям в спицах энергопроводов преодолела несколько километров в невесомости, чтобы добраться непосредственно до кольца.
– Если бы мы летели в старинном аэроплане на жидком топливе, я бы могла открутить крышки баков с горючим и померить щупом, сколько там керосина, – рассказывала Зойка за ужином. – У нас такой номер не выйдет; но я проверила всю цепочку контроллеров: мы расходуем энергопотенциал в соответствии со стандартами, а накапливаем по-прежнему необычайно быстро.
Я, посоветовавшись с Лапласом и Эшли, дал два прыжка по десять миллиардов каждый, но дела это не изменило.
Через двадцать три недели с момента старта мы совершили сорок шесть субквантовых переходов, решительно перекрыв рекорд прославленной Римской, и ушли от Земли на 255 миллиардов световых лет. Расстояние столь непостижимо огромное, что его величиной можно пренебречь так же, как если бы оно было бесконечно малым. После какого-то порога миллиарды световых лет и отрицательная площадь субквантовых струн становятся неотличимы.
Мы были никогда и нигде.
Наши физики продолжали поиски объяснений.
– Принято считать, что пространство расширяется со скоростью 73,8 километра в секунду на каждые 3,26 миллионов световых лет. Но что, если быстрее?.. И если быстрее, то насколько, и как нам нужно увеличить дальность прыжка, чтобы компенсировать отставание? – задавал вопросы Ли Вэй.
Я посоветовался с Эшли и Зойкой.
– Ходовая часть выдержит без проблем нагрузку для перехода на двадцать миллиардов. Может, и больше, но на двадцать – ручаюсь.
– Лаплас дал оценку рисков. Категорически не советует перемещаться больше, чем на двенадцать миллиардов: он не берется предсказать с безопасной точностью ни состояние точки выхода, ни последствия импульса такой мощности.
Другая версия была вот такой:
– Гипотетический период пульсаций Вселенной 145,5 миллиардов лет; интервал ускоряющегося расширения и замедляющегося расширения 15,97 и 56,77 миллиардов лет соответственно. Если время события Большого взрыва определено неверно, и мы сейчас находимся внутри пространственного пузыря в состоянии предельного расширения, то для проверки этой гипотезы и достижения края Вселенной нам нужно проделать путь в 291 миллиард световых лет, – предположил Айзек.
– Добро, – сказал я. – Это еще всего три с половиной недели.
Ничего не изменилось ни через три с половиной, ни через шесть с половиной недель. На 217 день полета цифра пройденного расстояния в 320 миллиардов световых лет выглядела, как издевка.
Пустая чернота за бортом все-таки стала давить; никто в этом не признавался даже себе, но, когда мы иногда оказывались на границе войда и где-то среди беспросветной тьмы показывалось едва различимое светлое пятнышко бесконечно далекой галактики, почти все собирались в ходовой рубке и молча смотрели на него сквозь прозрачный колпак потолка или на экран обозрения.
Пригодная для приготовления пища кончилась еще на пятой неделе. Какое-то время Зойка, Лили и ты, Нина, еще пытались разнообразить наш стол, синтезируя что-то на киберкухне, но потом бросили это занятие, и в последние три недели все только жевали без аппетита белковые брикеты и пасту, а то и вовсе обходились таблетками.
Ойуун, и без того склонный к образу жизни отшельника, раньше выходил из своего отсека хотя бы на кухню, а теперь вовсе перестал появляться на верхних палубах и не поднимался даже в каюту. Эшли взяла над ним опеку, относила поесть, старалась развлекать разговорами и, возвращаясь, смотрела на меня как будто бы с ожиданием.
Акико и Юкико по-прежнему все время проводили в обсерватории; я как-то зашел к ним: они разложили перед собой звездные карты, какие-то чертежи и что-то записывали в двух блокнотах. Как могли пригодиться нам сейчас карты, охватывающие всего около тринадцати миллиардов световых лет условно изученного пространства Вселенной, я не представлял, а спрашивать не стал; зато обратил внимание, что и квантовый телескоп, и расчетный узел были отключены.
Зойка перестала смеяться и