5. Кореволюция
То, что мы наблюдаем в наши дни, является расовым конфликтом только на витрине, его сделали расовым с сильным религиозным, протестантским окрасом, те политические силы, которые во что бы то ни стало стремятся вернуть власть, перехваченную Трампом в 2016 году. Если бы сегодня президентом Америки был не Трамп, а, скажем, Клинтон или Байден, никакого бы Флойда не существовало. Говоря метаполитически, Флойд не черный и не белый, он – икона революции вины, чья цель – вернуть власть старой американской элите, которая по сути не делится на демократов и республиканцев или такое деление чисто формальное. И в этом смысле он похож на Барака Обаму, который тоже не имел цвета кожи на метаполитическом уровне.
В 2008 году, когда Обама еще участвовал в праймериз, одним из популярных лозунгов было: «раса не имеет значения» (race doesn’t matter) – лозунг, который должен был стать вакциной от попытки расового заражения конкурентной борьбы, предпринятой Хилари Клинтон [Hartigan, 2010: 92]. В известном смысле, Обама, как и Майкл Джексон до него, выходил за пределы американского черно-белого мифа или, по выражению Джона Хэртигана, «трансцендировал расу».
Крайне интересно и то, что открытая «война миров» в Америке началась практически сразу же после ухода Обамы с поста президента. Обама – символически сочетавший в себе белое и черное – старался выстраивать свою политику внутри и вне страны, на международном поле, так, чтобы максимально сглаживать конфликты. Он играл роль своего рода «великого примирителя» между соперниками даже внутри своей партии. Например, он пригласил на свою инаугурацию преподобного Рика Уоррена, который в Калифорнии агитировал за восьмую поправку о запрещении однополых браков. Епископ-гей из Нью-Гемпшира Джин Робинсон назвал это пощечиной организациям, которые борются за права сексуальных меньшинств. Но несмотря на все усилия и явные риски Обамы, его примиренческая конструкция не долго прожила, и уж тем более не сорок лет, как об этом успел объявить после прихода Обамы в Белый дом политтехнолог Клинтона Джеймс Карвилл, который спрогнозировал лидерство демократов в Америке на ближайшие сорок лет [27] (опять же, библейское число).
Словно следуя ленинскому принципу, открытому лидером большевиков в 1905 году, после провала первой русской революции, что народ революции не делает, президент Трамп начал свою революцию «сверху», объявив в 2017-м о «глубинном государстве» (deep state) внутри правительства США и пообещав провести расследования по этому поводу. Демократы причислили Трампа к любителям теории заговора и начали ответную кампанию в СМИ по его разоблачению и подготовке импичмента. Этому противостоянию помешал коронавирус, возникший в медиапространстве как рояль в кустах и на время отвлекший внимание обеих сторон на себя. В России в это время, согласно принципу синхронной истории, Владислав Сурков публикует в Независимой газете статью под названием «Долгое государство Путина» (февраль, 2019), которую одни восприняли как послание самому Путину, другие как политический эскиз новой империи, третьи, их чуть ли не большинство, как попытку придать Путину статус мифологемы. Если допустить, что это так, то тогда идея Суркова вторична – в январе 2019 года я опубликовал текст, который называется «Психоделик Путин», где показано «психоделическое» воздействие российского президента на современное медиа-сознание в России. На мой взгляд, подлинный смысл статьи Суркова в другом – это был сигнал Трампу о том, что если он пойдет по выбранному им пути, Кремль его поддержит.
Так или иначе, «консерватор» Трамп оказался самым большим революционером в сегодняшней Америке. Он начал свою революцию сразу в двух направлениях: с одной стороны, против коррупции, фейков и слежки за политическими противниками, жертвой чего он объявил и себя; с другой стороны – Трамп старается провести рефокусировку американской внешней политики, справедливо замечая, что ничего не было сделано в этом направлении с момента окончания Холодной войны. Такие структуры, как НАТО, стоящие немалых бюджетных средств, теперь не имеют того значения, которое они имели раньше ни для самой Америки, ни для мира. Бесплатно защищать утопающую в исламе Европу США, с его точки зрения, тоже должны прекратить. Вкратце, Америка должна вернуться к экономике на своей территории, к реальной экономике (по принципу Realpolitik) и таким образом меньше зависеть от фондовых рынков.
Если второй пункт этой программы может вызывать споры, дискуссии, согласия и дополнительные экспертизы, то пункт первый – это зона табу. Огласив саму идею некоего deeep state или criminal deep state, Трамп поставил под сомнение юридическую и моральную систему под названием «США», то есть сделал нечто похожее на «гласность» в период горбачевской Перестройки. Если этот план начать осуществлять, а за еще один президентский срок это вполне возможно, то конкретно это будет означать следующее: системная ревизия не только лагеря демократов как политической силы, а в первую очередь больших финансовых игроков, за ними стоящих.
Противники Трампа, по большей части демократы, на данный момент находящиеся в политически более слабой позиции (что вызывает их отчаянное сопротивление даже в вопросах борьбы с пандемией, например, со стороны мэра Нью-Йорка Эндрю Куомо [28]), понятно, допустить этого не могут. Задача, которая перед ними встала, весьма нетривиальна. Она заключается в том, чтобы без захвата власти военным или иным (рандомным) путем помешать Трампу в осуществлении его плана. Более того, даже законный приход к власти прямо сейчас, случись такая возможность гипотетически, демократам не нужен – слишком сложная ситуация, учитывая необходимость выхода из пост-коронавирусной рецессии. Словом, быть во власти и вне власти одинаково невыгодно.
Единственное возможное решение этой catch-22 в том, чтобы начать свою революцию «снизу», продолжить Covid-19 с помощью корона-Флойда (Флойд-19) – всенародным негодованием по поводу расовой дискриминации, которая раздута, панмедирована не меньше, чем до того коронавирус [Недель, 2020]. Иными словами, сейчас на наших глазах в Америке происходит революция и контрреволюция одновременно,