Шэнь Цзю наградил его взглядом, полным страха и презрения. В его глазах промелькнул отблеск смертной ненависти, но он и впрямь не осмелился открыть рот. Он тотчас принялся яростно тереть лицо, однако при этом лишь сильнее размазывал текущую из носа кровь. При виде этого молодой господин Цю взял с подоконника цветочную вазу и выплеснул воду прямиком ему в лицо, а затем, просияв в улыбке [125], отворил дверь:
– Тебе что-то нужно, Тан-эр?
Теперь-то Шэнь Цинцю наконец понял, откуда взялась эта манера оригинального Шэнь Цинцю – «сама благожелательность на поверхности и коварный оскал за спиной»: похоже, он перенял её прямиком… от молодого господина Цю.
В дверях появилась Цю Хайтан в роскошном светло-фиолетовом платье и белых атласных сапожках с украшенными жемчугом носками – она и впрямь напоминала духа цветка. В ней ещё не проявилась та зрелая красота, закалённая жизненными тяготами [126], которой она славилась позже. Переступив через порог, она хихикнула:
– Я слышала, что братец кого-то купил, и захотела посмотреть, каков он из себя.
Её взгляду предстал забившийся в угол [127] паренёк с опущенной головой, однако при виде его тонких правильных черт её глаза тотчас загорелись. Радостно улыбаясь, она сделала шаг к нему:
– Ты ведь сяо Цзю, верно?
Тем временем Шэнь Цзю успел вытереть лицо, но вид у него был по-прежнему нелюдимый и угрюмый – он так и стоял, не осмеливаясь вымолвить ни слова. Остановившись за спиной сестры, молодой господин Цю наградил его свирепым взглядом и со смешком ответил за него:
– Он не очень-то разговорчив, да и вообще чудаковат.
Взяв Шэнь Цзю за руку, Цю Хайтан ласково попросила:
– Почему ты не любишь разговаривать? Поговори со мной немного, хорошо?
Ни у кого не хватило бы духа не отозваться на столь нежную заботу, пронизанную чистотой и невинностью. Шэнь Цинцю внезапно пришло в голову, что в девичестве Цю Хайтан порядком напоминала Нин Инъин, – выходит, женщины именно такого типа всегда привлекали его предшественника.
Поначалу гримаса угрюмого упрямства не покидала лица Шэнь Цзю, но в конце концов ласковые уговоры девушки заставили его черты дрогнуть – он отвернулся в попытке скрыть это, причём мочки его ушей слегка порозовели. При виде этого Цю Хайтан захлопала в ладоши:
– Ах, братец, он такой забавный! Неудивительно, что ты его купил, хоть ты и не любишь брать в дом людей со стороны. Мне он нравится.
– Да, мне тоже, – растянул губы в притворной улыбке молодой господин Цю.
При этих словах Шэнь Цзю невольно содрогнулся.
Вслед за этим поле зрения Шэнь Цинцю внезапно потемнело – все действующие лица исчезли. Замерев в потрясении, он тут же понял, что это и был один из тех «провалов», о которых упоминал Мэнмо, – учитывая, что воспоминания повреждены довольно сильно и далеко не полны, с подобными разрывами ему предстояло столкнуться, по-видимому, ещё не раз. Впрочем, ему недолго пришлось скучать в одиночестве – запустился новый фрагмент.
Место действия осталось тем же. На сей раз Шэнь Цзю не был связан – он распростёрся на полу с покрытым синяками заплывшим лицом и так яростно царапал ковёр, что пальцы кровоточили.
В дверь осторожно постучали, и раздался приглушённый юный голос:
– Сяо Цзю! Ты здесь?
Едва заслышав его, Шэнь Цзю бросился к двери.
– Ци-гэ! – отозвался он, прижимаясь лицом к отверстию замка.
– Тише, сейчас я к тебе проберусь, – заверил его юноша по ту сторону двери.
Сперва Шэнь Цинцю не мог взять в толк, кто это такой, но затем он догадался: учитывая, что именем «Цзю» – девятым – его предшественника прозвали торговцы живым товаром, значит, где-то должны быть и остальные восемь.
По правде, Шэнь Цинцю был немного удивлён, что у Шэнь Цзю, с его-то характером, когда-то был такой хороший друг.
До него донёсся шум, словно кто-то безрезультатно тряс дверь.
– Бесполезно, – заметил Шэнь Цзю. – Что внутри, что снаружи тут то ли пять, то ли шесть замков. И окно тоже заперто.
– Они ведь не сделали с тобой ничего такого, – встревоженно спросил юноша из-за двери, – за попытку побега?
– Не сделали? – тотчас взвился Шэнь Цзю. – Ты совсем тупой? Заперли меня здесь два дня назад, переломав мне ноги, – вот что они сделали!
На самом-то деле, как уже имел возможность убедиться Шэнь Цинцю, хоть Шэнь Цзю досталось немало колотушек и он пока не мог нормально передвигаться, ноги его были в полном порядке – но юноша по ту сторону двери, похоже, принял это за чистую монету.
– Это всё моя вина, – покаянно признал он.
– Разумеется, твоя! – гневно отозвался Шэнь Цзю. – Это всё из-за тебя! Мы едва знали тех новичков – ну поймал бы он их, и что с того, зачем ты вообще влез?! Можно подумать, наша жизнь и без того недостаточно дёшево стоила! Если бы ты не вмешался, мне не пришлось бы за тебя заступаться – тогда я не привлёк бы внимания этого типа по фамилии Цю, и он бы меня не купил! И теперь посмотри, до чего меня довели твои благие порывы! Каждый второй день он меня лупит, каждый третий – едва не вышибает из меня душу! Он обращается со мной словно с каким-то псом!
– Прости меня, я всё сделал не так, – безостановочно каялся Ци-гэ.
Хотя стоило ли удивляться: друзья Шэнь Цзю должны были обладать настолько мягким характером, что больно было смотреть со стороны. После потока извинений гнев Шэнь Цзю немного поутих:
– Ладно, хватит. Я никогда не заговаривал о такой дребедени, как «вечная дружба», но сейчас, впервые в жизни, я готов признать другом тебя.
– Я знаю, – растроганно отозвался юноша из-за двери.
– Ни черта ты не знаешь! – раздражённо бросил Шэнь Цзю.
– Я правда знаю, – повторил его друг. – Ци-гэ всегда будет помнить о том, что ты удостоил его своей дружбы, и непременно отплатит тебе за это в будущем.
– Каком ещё будущем?! – выплюнул Шэнь Цзю. – Что за будущее ждёт того, чья жизнь находится во власти работорговцев? Самое большее, чего может добиться такой, как ты, – это стать одним из них! Хотя нет, такой доброхот едва ли будет торговать людьми, так что, скорее всего, ты так и останешься попрошайкой до скончания дней – это и есть твой предел!
– Сяо Цзю, я хотел поговорить с тобой как раз об этом. Сегодня я ухожу. Я пришёл попрощаться.
Видно было, что это известие поразило Шэнь Цзю в самое сердце; выпрямившись, он переспросил:
– Уходишь? Куда?
– Я больше не могу здесь оставаться, – ответил