Стало быть, это – тот самый У Яньцзы, который установил алтарь в центре города для испытания духовной силы и распалил пламя бунта в сердце Шэнь Цзю.
– Почему убил не всех? – усмехнулся он.
Шэнь Цзю помолчал некоторое время, прежде чем ответить:
– Те, кого я хотел убить, мертвы.
– На самом деле твой брат был не так уж и неправ: хоть ты и обладаешь неплохими природными задатками, ты упустил наилучшее время для совершенствования. Твои основы повреждены перенесёнными невзгодами. Быть может, тебя и удастся чему-то обучить, но вершин мастерства тебе уже не достичь. Будь ты хотя бы на пару лет моложе – всё было бы совсем иначе.
Раз этот человек знал, что именно сказал Шэнь Цзю молодой господин Цю, выходит, он видел всю кровавую трагедию от начала до конца и всё же не шевельнул и пальцем, оставаясь безмолвным наблюдателем [130]. Похоже, этот «старейшина» и впрямь не обладал тонкой душевной организацией – последовав за ним, Шэнь Цзю избрал отнюдь не гордый путь благородного мужа [131].
Прежде Шэнь Цинцю считал: то, что его предшественник, даже поступив в школу позже положенного, смог за десять с чем-то лет достичь стадии «золота и киновари», свидетельствовало о том, что его природные дарования были воистину потрясающими. Ему и в голову не приходило, что с самого начала врождённые способности Шэнь Цзю были на порядок выше. В этом и заключалась неприглядная правда – тут даже такой лишённый амбиций человек, как он сам, не удержался бы от досадливого вздоха; стоило ли удивляться, что сердце помешанного на стремлении превзойти других оригинального Шэнь Цинцю преисполнилось ненависти и горького осознания несправедливости? Воистину, иметь что-то и потерять – ещё горше, чем не иметь вовсе.
На тыльной стороне державшей меч руки Шэнь Цзю проступили вены.
– Эта скотина мне не брат, – холодно возразил он. – К тому же разве вы оставили мне иной путь?
Но У Яньцзы уже, отвернувшись, удалялся прочь. Видя, что Шэнь Цзю неподвижно стоит в воротах, он бросил через плечо:
– Так ты идёшь или нет? Кого ждёшь?
Это риторическое «Кого ждёшь?» было призвано лишь поторопить Шэнь Цзю – тот напоследок обернулся к поместью Цю, и в его глазах заплясало взметнувшееся к небесам пламя.
Из дома сломя голову вылетали слуги, которым посчастливилось выжить в этой резне. Среди беготни и криков ужаса лишь бледный силуэт в воротах оставался средоточием спокойствия; багровые и золотые отблески пламени дрожали на одежде, переплетаясь с юркими тенями в причудливом танце.
Огонь разгорался всё сильнее, вскоре балки не выдержали, и крыша рухнула. Бледная дорожка прочертила чёрную от копоти щёку Шэнь Цзю.
С силой зашвырнув меч в бушующий океан огня, он отвернулся.
– Я больше не буду ждать.
* * *
Лишь Шэнь Цинцю знал, кого он имел в виду: юношу, который обещал вернуться, чтобы вызволить его, но так и не пришёл.
Но ведь иначе и не могло быть, верно? Это же клише из клише, которое совместно с «вот вернусь в родные края и женюсь» [132] составляет пару легендарных красных кодов: когда человек торжественно заверяет тебя: «Я непременно вернусь!» или «Я тотчас же вернусь, как только…» – то вы стопроцентно больше и тени его не увидите.
В особенности не следовало полагаться на взаимные обещания двух детей, столь чистые и невинные. Неужто Ци-гэ и правда верил в то, что, если будет оббивать пороги всех наставников по очереди, в итоге кто-нибудь его да примет? Мечтать не вредно.
Даже если принять, что тот парень и впрямь умудрился достичь желаемого, поступив в школу совершенствующихся, и спустя несколько лет добился на этой стезе определённых успехов, вовсе не обязательно, что после того, как перед ним открылся новый мир, дарующий множество новых тревог и забот, он пожелает возвратиться за своим товарищем по детским играм. К тому же кому, как не Шэнь Цинцю, было знать, сколько опасностей таит в себе мир цзянху: с юношей могло приключиться абсолютно всё что угодно. В общем, резюмируя всё это, можно заключить, что вероятность того, что Ци-гэ и впрямь вернётся за Шэнь Цзю, составляла менее пяти процентов.
По мере того, как заполнялись сюжетные дыры этой ветки, Шэнь Цинцю начинал понимать своего товарища-попаданца Сян Тянь Да Фэйцзи в его решении зарубить эту линию на корню.
Ведь ввод такого персонажа в сеттинг гаремного романа в самом деле был весьма трудоёмким и при этом на редкость неблагодарным занятием. Это заставило бы читателей всякий раз поневоле задумываться: да, он злодей, но ведь таковым его сделали невзгоды; да, его невозможно не пожалеть – но как, спрашивается, сочувствовать тому, кто сам не питает ни капли сострадания к своим жертвам? Подобный негодяй с несчастной судьбой неизбежно становился первопричиной раздора [133], вокруг которой вспыхивают самые ярые интернетные холивары, обращающие раздел комментариев в настоящее поле боя. Уж лучше обтесать его под шаблонного злодея, которому суждено пасть под пятой главного героя, и всё тут – тогда и с описанием морочиться не надо, и читатели довольны, да и автору в разы меньше головной боли.
Но вот кому и вправду пришлось пострадать ни за что, так это Цю Хайтан: её любовь была искренней, ненависть – справедливой, и на протяжении всей этой истории она не совершила ничего дурного. Но неутолимая жажда мести превратила эту добрую и чистую девушку в неистовую фурию, опустившуюся до низких заговоров. Ну а её нелепая гибель в стенах Гробницы непревзойдённых – и вовсе апогей несправедливости. Определённо, оригинальный сюжет был к ней куда более милостив – ведь там ей досталось хоть немного счастья.
Если бы только Шэнь Цинцю мог поддержать её с самого начала…
В тот момент, когда он украдкой вздохнул о судьбе Цю Хайтан, в поле зрения внезапно замельтешили чёрно-белые хлопья, словно на экране старого телевизора. Пейзаж и лица людей при этом исказились так, что на них невозможно было смотреть, уши наполнил шум, напоминающий приглушённые аплодисменты и галдёж на каком-то инопланетном языке.
Система услужливо уведомила его:
【Фрагмент памяти повреждён: потеря данных составляет 5 %… 7 %… 9 %…】
Судя по цифрам, провалы лишь разрастались!
При виде того, как увеличивается процентное значение разрывов, Шэнь Цинцю принялся в панике молотить ладонью по окошку уведомления, словно по телевизору в детстве, когда барахлил сигнал антенны. Спустя несколько десятков ударов, когда процент потери достиг десяти, его действия внезапно увенчались успехом: пиликанье уведомлений прекратилось, а изображение наконец-то наладилось.
С облегчением выдохнув, Шэнь Цинцю опустил