Перед ним на расстоянии в несколько шагов на корточках сидел мальчик.
Белую нежную кожу по-детски округлого лица испещряли тёмные полосы, видимо появившиеся, когда он машинально стирал пот грязной рукой. На шее на красном шнуре висела нефритовая подвеска, изображающая Гуаньинь, за спиной – тряпичный узел в мелкий цветочек. Пыхтя от натуги, он… выкапывал яму в земле голыми руками.
– Ло Бинхэ? – вырвалось у Шэнь Цинцю.
Разумеется, тот его не услышал, продолжая усердно трудиться над своей ямкой.
Оглядевшись, Шэнь Цинцю обнаружил, что они не одиноки: вокруг них в широкой долине копошились сотни детей разных возрастов – как мальчиков, так и девочек – в разномастных одеяниях. Все были поглощены одним и тем же загадочным занятием.
В голове Шэнь Цинцю промелькнула догадка, и он поднял глаза, всматриваясь вдаль, – как он и предполагал, на крутом скальном уступе над долиной возвышались два человека.
Облачённый в сюаньдуань [134] мужчина внимательно наблюдал за претендентами, излучая ауру серьёзности и спокойствия. Второй, с длинным мечом на поясе, медленно крутил в пальцах складной веер. Слегка склонив голову, он бросал безразличные взгляды на собравшихся в долине детей, словно на мельтешащих под ногами муравьёв [135]. Его одеяние цвета цин трепетало под порывами ветра, подобно переливам чистого ключа.
Вот он и повстречался с Юэ Цинъюанем… и с самим собой.
Видимо, это был тот день, когда Ло Бинхэ приняли на обучение на хребет Цанцюн.
Ну да, вы не ошиблись: вступительные испытания сводились к копанию ям!
Хотя Сян Тянь Да Фэйцзи потратил немало времени на то, чтобы пояснить как в самом романе, так и в разделе авторских примечаний, что в этом копании ям заключён глубокий смыл, ведь оно на деле является простым до изящества способом оценки выносливости, стойкости, ловкости, концентрации, уровня духовной энергии, вплоть до моральных качеств, и так далее, и тому подобное, Шэнь Цинцю не мог припомнить ни одного убедительного довода: с его точки зрения, сколько ни разливайся на этот счёт, копание ям в земле останется копанием ям!
Присутствие Шэнь Цинцю на этой своеобразной церемонии означало, что он уже занял пост главы пика Цинцзин.
Главное правило хребта Цанцюн гласило: двенадцать глав пиков встречают все удачи и неудачи плечом к плечу. Они вместе приходили, вместе и уходили – церемония вступления в должность проводилась сразу для целой группы, решение об уходе на покой принималось с ещё бóльшим единодушием. Даже если кого-то из их товарищей постигала безвременная кончина, они не спешили искать преемника; так и все пять лет, прошедших с мнимой смерти Шэнь Цинцю, место главы пика Цинцзин пустовало. Потому-то ситуация, при которой главами пиков были адепты разных поколений, не могла возникнуть в принципе.
Хоть подобный уклад в случае непредвиденных происшествий порождал ряд неизбежных сложностей, он предотвращал конфликт между поколениями, а также способствовал формированию особой эмоциональной привязанности и нерушимых дружеских уз между членами коллектива.
Едва подумав об этом, Шэнь Цинцю не мог не вспомнить о ещё одном обычае.
Каждый из глав пиков Цанцюн старшего поколения, избирая преемника из числа учеников, менял его имя на соответствующее его поколению, дабы подчеркнуть перемену в статусе. И надо же было такому случиться, что из всех возможных имён, которые можно присоединить к «Цин», его предшественнику досталось именно «Цю» – против него воистину ополчился весь мир!
Оригинальный Шэнь Цинцю всегда питал смертную ненависть [136] к этой второй части своего имени, но поделать с этим ничего не мог – ведь это имя пожаловал ему учитель. Чьё сердце от такого не преисполнилось бы невыносимой горечи? Даже Шэнь Цинцю не удержался от того, чтобы посвятить полминуты оплакиванию участи книжного злодея. Неудивительно, что тот не питал ни особого почтения, ни благодарности в адрес прежнего главы пика Цинцзин.
Тем временем два человека на уступе скалы вступили в беседу. Напоследок бросив взгляд на погружённого в работу маленького Ло Бинхэ, Шэнь Цинцю погладил его по голове нематериальной ладонью и, оттолкнувшись от земли, взвился в воздух. Он приземлился рядом с двумя главами пиков и прислушался к их разговору.
– Кажется, в этом году претендентов ещё больше, чем в прошлом, – заметил Юэ Цинъюань.
Шэнь Цзю прищурился, глядя на скопление детей; по его лицу невозможно было догадаться, радует его подобный наплыв желающих или, напротив, раздражает. Еле заметное движение двух пальцев – и веер слегка приоткрылся, чтобы тут же сложиться вновь.
В этот момент к ним присоединился третий.
– Приветствую главу школы! – поклонился он, не удостоив Шэнь Цзю ни единым взглядом; тот, в свою очередь, окатил подошедшего почти ощутимым потоком неприязни.
Такой охренительно крутой персонаж не мог быть никем иным, как Великим и Ужасным Лю!
Лю Цингэ на тот момент занимал пост главы пика Байчжань от силы несколько лет, а потому в выражении его лица ещё читались следы неопытности, в глазах пылала юношеская злость, а в движениях ощущалась безудержная порывистость.
– Шиди Лю, ты как раз вовремя, – поприветствовал его Юэ Цинъюань. – Тебе тоже не помешает на них взглянуть. Какие из них представляются тебе достойными?
– Вот у этого лучшие задатки, – сообщил Лю Цингэ, окинув претендентов одним-единственным взглядом.
Шэнь Цинцю кивнул в немом одобрении: похоже, у Великого и Ужасного Лю и впрямь глаз намётан, ведь он тотчас выделил Ло Бинхэ, старательно копающегося в земле спиной к ним.
– Возьмёшь его, шиди Лю? – тут же предложил Юэ Цинъюань.
– Пусть сам приходит, если пожелает, – ответствовал Лю Цингэ.
Таковы уж обычаи пика Байчжань: можете явиться туда в любое время, если не боитесь, что вас отметелят по первое число. Если же вместо того, чтобы подняться туда, отчаянно умоляя избить вас до полусмерти, вы будете сидеть на попе ровно, ожидая, пока вас выберут, – то будьте уверены, путь на пик Байчжань для вас закрыт.
– Природные задатки ещё не гарантируют выдающихся достижений, – равнодушно бросил Шэнь Цзю.
– Во всяком случае, ему не сложно будет превзойти того чудака [137], который вздумал вступить на путь совершенствования в шестнадцать лет, – отозвался Лю Цингэ, по-прежнему не глядя в его сторону.
…Похоже, эти двое и вправду на дух друг друга не переносили. Подумать только – Лю Цингэ всегда был скуп на слова, в особенности с теми, кто был ему не по нраву, и всё же разорился на столь длинную фразу лишь ради того, чтобы уязвить Шэнь Цзю!
То, что после такого сам Шэнь Цинцю