Неизменная улыбка ещё не покинула лицо Тяньлан-цзюня, когда на него обрушился сокрушительный поток демонической энергии, рассекая воздух подобно тесаку.
Его единственная рука отделилась от плеча. Подхваченная жестоким вихрем, она вылетела из пещеры и упала на хребет Майгу.
За дело наконец-то взялся Ло Бинхэ!
Отец и сын вновь сошлись в бою, и на сей раз они поменялись местами: теперь Тяньлан-цзюнь не мог дать ему отпор.
Глаза Ло Бинхэ сияли ослепительно-алым светом, его лицо застыло, в каждом движении сквозила не знающая пощады ярость; Тяньлан-цзюнь, лишившись обеих рук, мало что мог ему противопоставить – ошеломлённый, он не знал, что и делать. Когда Чжучжи-лан наконец смог хотя бы на миг оторваться от Мобэй-цзюня, на него уже жалко было смотреть – на его лице и теле не осталось живого места, – и всё же, увидев, в каком положении оказался его господин, он, окончательно потеряв голову, рванулся прямо к нему. В этот самый момент отброшенный демонической энергией Тяньлан-цзюня Уван отлетел назад, харкая кровью, и великий мастер Учэнь устремился к собрату, чтобы подхватить его. Видя, что Учэнь вот-вот столкнётся с Чжучжи-ланом, Шэнь Цинцю метнулся к нему и заслонил монаха собой.
При виде него в сверкающих золотом глазах Чжучжи-лана мелькнуло узнавание – он резко затормозил, едва не потеряв при этом равновесие. Он как раз собирался обогнуть Шэнь Цинцю, чтобы прийти на подмогу к господину, когда его настигла вспышка белого света, и Чжучжи-лан осел, пригвождённый к стене.
Из его груди торчало тонкое лезвие Чжэнъяна.
Когда Шэнь Цинцю обернулся, Ло Бинхэ медленно опускал руку. В паре чжанов [161] позади него стоял Тяньлан-цзюнь, невозмутимый, как всегда; спустя мгновение он упал – но даже это движение было проникнуто благородством.
…
И что, типа всё?
Вот так просто?
Разум Шэнь Цинцю решительно отказывался принимать подобный исход.
Он сам даже единого удара нанести не успел, а всё уже кончилось?
Он хлопнул Шан Цинхуа по плечу:
– Эй… ты вроде говорил, что одолеть Тяньлан-цзюня не так-то просто?
– Ну, это было непросто, – промямлил Шан Цинхуа, всё ещё пребывающий в состоянии шока.
– Да кто вообще схавает такую нелогичную развязку?
– Слушай, как бы крут ни был босс, ему нельзя гнать волну на главного героя – разве это не логично?
Оглянувшись, они увидели, что из десятка с лишним совершенствующихся с полными полосками здоровья, с которыми они прибыли сюда, лишь единицы остались стоять на ногах посреди этой залитой кровью жуткой сцены. Тогда Шэнь Цинцю перевёл взгляд на тех, в ком прежде видел непобедимых боссов: один, весь в крови, пришпилен к стене, будто бабочка, второй – валяется на полу, не в силах подняться; более всего сейчас к ним подходили определения «растерзанная тряпичная кукла» и «деревянная марионетка с оборванными нитями».
И Шэнь Цинцю не ощущал ни капли удовлетворения от этой победы. Чем дольше он об этом думал, тем сильнее это походило на издевательство над стариками и увечными, вроде бесстыжего нападения банды гопников на пару несчастных неудачников… Ну да, определённо, так и обстояло дело.
И как всё могло дойти до подобного? Сила этого злобного гения оказалась воистину далека от ожиданий!
Ло Бинхэ обернулся к нему – на сей раз не запятнанный ни единой каплей крови.
– Убить его? – невозмутимо поинтересовался он у Шэнь Цинцю.
При этом он указывал на Тяньлан-цзюня. Заслышав эти слова, Чжучжи-лан вцепился в лезвие Чжэнъяна, силясь выдернуть его из груди. Во время битвы он лишился немалого числа чешуек на лице и шее, и теперь от его отчаянных усилий из ран заструилась кровь.
С тех пор, как Шэнь Цинцю узнал, что от рук Чжучжи-лана погиб Гунъи Сяо, у него в душе засела заноза, не дающая ему покоя при единой мысли об этом, однако при виде этого невыносимого зрелища он не мог не испытывать сочувствия. Пусть Чжучжи-лан успел попортить ему немало крови своими экзотическими методами выражения благодарности, Шэнь Цинцю отлично сознавал, что по отношению к нему тот и впрямь никогда не питал дурных намерений.
– Погляди, во что они превратились, – вздохнул он, – какой в этом смысл?
– Во что превратились? – прохрипел Чжучжи-лан, закашлявшись кровавой пеной, и горько улыбнулся: – А что подумал бы мастер Шэнь, скажи я ему, что тогда, на горе Байлу, он видел мою истинную форму?
Эти слова поразили Шэнь Цинцю, будто гром средь ясного неба.
Неужто этот пресмыкающийся по земле змеечеловек из леса Байлу и есть истинный облик Чжучжи-лана? Да разве такое возможно?
– Моё происхождение не назовёшь благородным, – продолжил тот, тяжело дыша. – Из-за того, что мой отец был лишь невежественным гигантским змеем, сам я родился получеловеком. До пятнадцати лет все вокруг презирали меня и бросали, оскорбляли меня и гнали прочь. Если бы не мой господин, который помог мне обрести человеческую форму, поддержал и наставлял меня, я бы всю жизнь так и провёл пресмыкающейся по земле жалкой тварью. – Стиснув зубы, он продолжил: – Цзюнь-шан даровал мне первую возможность стать человеком, а вы, мастер Шэнь, – вторую. Быть может, для вас обоих это ничего не значило, но для меня это долг, от коего я не откажусь, даже если это будет стоить мне десяти тысяч смертей… А теперь мастер Шэнь говорит: «Какой в этом смысл?» В самом деле, какой?
– Неразумное дитя, – внезапно вздохнул Тяньлан-цзюнь. – Зачем ты всё это ему рассказываешь?
Валяясь на земле, он всё равно умудрялся являть собой образец царственности – лишь половина лица, разъеденная демонической энергией, несколько портила впечатление.
Подняв взгляд к небу, он принялся рассуждать:
– Эти люди придают большое значение своему принципу: «Разным родам разные пути [162]», потому-то, как бы близок ни был тебе человек, он предаст тебя не моргнув глазом. Зачем же ты так цепляешься за свою благодарность, не находящую отклика? Что бы ты ни говорил ему, твои слова не достигнут его сердца – ты лишь испытываешь его терпение. К чему подобные речи?
Все погрузились в молчание.
Прекрасный молодой человек с самыми добрыми намерениями, всей душой отдавшись любви, обнаружил, что это не более чем коварная ловушка, угодив в которую он был заточён на невыносимо долгий срок, лишённый даже единого лучика света. И кто после этого скажет, что его ненависть безосновательна? Кто посмеет походя бросить ему: «просто отпусти и забудь, не принимай близко к сердцу»?
– Если ваша милость и впрямь не питали злых намерений в прошлом, – заговорил великий мастер Учэнь, – то с нашей стороны было большой ошибкой поверить несправедливым