– Я вовсе не претендую на это дурацкое серебро, – горестно добавила Татьяна Киреева. – Из-за него убили Эдика, я бы все равно не смогла считать его своим. Это все равно, как заработать на смерти мужа. Пусть Никите все достанется. Тем более что из-за этих проклятых цацек он остался без отца.
Известие о том, что в бывшем доме художника Никанорова нашли что-то ценное, быстро разлетелось по поселку Сокол. Вечером следующего дня, когда сокровища увезли для тщательной охраны, в дом к Татьяне прибежал взъерошенный Леонид Кисловский.
– Таня, я считал, что мы друзья! – фальцетом вскричал он, забыв даже поздороваться.
– Друзья, – немного опешив, согласилась Татьяна. – А что случилось?
– Как ты могла отдать найденный в твоем доме клад на экспертизу в другое место? Ты же знаешь, что я, так же как и твой муж, специализируюсь на произведениях искусства и старины. Мне кажется, ты могла хотя бы посоветоваться со мной.
– Не очень понимаю, о чем тут советоваться, – отрезала Татьяна. – Во-первых, я вижу некоторую справедливость в том, что экспертизу проведет галерея, в которой работал Эдик. Кроме того, совладельцем этой галереи является Вадим, который, собственно говоря, и нашел ящики с антиквариатом. Так что ему, как говорится, и карты в руки.
– Таня! То, что нашли в твоем доме, – это научный прорыв. Настоящее открытие, на котором можно сделать себе имя. Эдику, царствие ему небесное, эти лавры уже не нужны. А мне бы очень пригодились. Мертвым – покой, а живому – забота, как говорится.
Татьяна изменилась в лице.
– Вы вообще в своем уме, уважаемый? – Дорошин встал с кресла, шагнул к Кисловскому и взял его за грудки. – Вы на смерти Эдика собирались себе имя сделать? Или оказаться поближе к ценностям, до которых иначе не смогли дотянуться? Не мытьем, так катаньем?
Кисловский стряхнул руки Дорошина, отошел, точнее, отбежал на другой конец комнаты, подальше от пышущего гневом Виктора.
– Я-то в своем уме. В отличие от вас. Не вижу ничего ужасного в том, чтобы отстоять свое деловое реноме. Да за право провести подобную экспертизу все научные лаборатории бились бы в кровь. А вы ее за здорово живешь отдали Горелову. И ладно бы вы сделали это для того, чтобы Эд получил свой процент или продвижение по службе. Так нет же! Просто по глупости. И да, меня бесит, что в такой ситуации Татьяна не подумала обо мне. Я искренне считал их с Эдом своими друзьями. Я им этот дом нашел. По дешевке, между прочим. И что получил в благодарность? Обвинение в том, что я планирую что-то украсть? Вы меня еще в убийстве обвините.
– Соберу доказательства – обвиню. – Дорошин говорил спокойно, только желваки на щеках ходили, что было проявлением крайней степени ярости.
– Это ты! Это ты виновата! – развернулся к хозяйке дома Леонид. – Это твои гости позволяют себе так меня оскорблять. Ты! Ты! Тебе должно быть стыдно!
Кисловский поднял над головой сжатые в кулаки руки, потряс ими, выглядело это даже немного комично, как в плохом кино, развернулся на каблуках и ушел, хлопнув дверью.
– Не обращайте внимания, – устало прокомментировала Татьяна. – Леня неплохой мужик, но в нем всегда был некий дух соревновательности. Он терпеть не может конкуренции. Всегда, когда мы собирались вместе, он ревниво выспрашивал про галерею, в которой работал Эдик, а также про его заказы. Мой муж был экспертом по живописи, а Леня – как раз по сервизам и столовому серебру. Но мой муж предпочитал работать с Олегом Софроновым. Говорил, что как специалист тот на голову выше Кисловского. Вот я и поддержала предложение Вадима обратиться к Софронову. В галерею Вадима.
Эдик не эксперт по антикварной посуде. Лене эта информация показалась очень важной. Когда-то она уже цеплялась краем мысли за подобное высказывание, но тогда идею кто-то спугнул, и она ушла. Что ж, теперь нужно попытаться додумать ее до конца.
– Конечно, нет никакой разницы, кто проведет экспертизу, – вмешался в эти размышления голос Татьяны. – Если не считать амбиций Лени, конечно. Но он, я уверена, переживет. Главное, что мы все можем жить спокойно. Тайна дома раскрыта, ценное содержимое увезено и находится под надежной охраной. Влезать в дом и нападать на его обитателей совершенно незачем. По крайней мере, пока наследники не поделят коллекцию и не увезут ее по своим домам. Так что и с той точки зрения мне совершенно ничего из нее не нужно. Ни одного предмета.
– Да, хочется верить, что опасность миновала, – согласилась Лена с некоторой досадой.
Мысль, которую она хотела додумать, снова ушла. Да что ж ты будешь делать…
Вернулся Горелов, ездивший в больницу к Нине. Он каждый день навещал ее именно утром, оставив вторую половину дня для Марии Николаевны и Никиты. Молодая женщина уверенно шла на поправку. Она уже подолгу сидела в постели, а сегодня ей впервые разрешили встать с кровати и дойти до подоконника и обратно. Опираясь на руку Вадима, конечно.
Рассказывая об успехах Невской, бизнесмен светился от радости. Лена видела, что он действительно серьезно влюблен, и надеялась, что Нина позволит себе ответное чувство. С момента гибели ее мужа прошло уже почти четыре года, и молодая женщина заслуживала счастья как никто другой. Они с Гореловым будут прекрасной парой. Гармоничной и любящей. Вот только согласится ли Нина переехать в Москву, оставив родной Санкт-Петербург и покинув свекровь? Готова ли она к таким разительным переменам?
Живя в глубокой провинции, Елена Золотарева, разумеется, знала о непримиримых противоречиях и даже скрытой конкуренции между двумя российскими столицами. По-купечески сытая Москва относилась к дворянскому Питеру с легким снисхождением и в то же время с плохо скрываемой завистью. Так всегда завидуют тому неуловимому врожденному благородству и чувству собственного достоинства, которое разлито по жилам и проявляется вне зависимости от обстоятельств легким наклоном головы и особой тонкостью черт.
Москва и Питер. Два мира. Два образа жизни. И тем, кто родился и вырос в одном из них, очень трудно почувствовать себя своим в другом. Лена знала, что питерцы плохо приживаются в Москве и редко туда уезжают. Если только в силу особых обстоятельств.
Ее хваленая интуиция опять попыталась что-то сказать, заставив холодок пробежать вдоль позвоночника. И почему ей все время кажется, что она упускает что-то важное? И как это важное вычленить среди потока собственных мыслей, которых так много, что голова пухнет? Что может быть такого в мыслях про будущее семейное счастье Вадима Горелова и