Будучи погружена в свои размышления, Лена даже не заметила, что объект ее мыслей куда-то снова исчез.
– А где Вадим? – спросила она, вынырнув из сумбурного компота, который варился внутри ее головы.
– Пошел к Кисловским, – вздохнула Татьяна.
– Зачем?
– Я рассказала ему про визит Леонида и истерику, которую тот устроил. Вадик почему-то отнесся к этому очень серьезно и сказал, что им надо переговорить.
– Ты почему его не остановил? – набросилась Лена на мужа. – Ты что, не понимаешь, что это может быть опасно?
Дорошин с изумлением уставился на нее:
– Опасно? Почему? Что опасного в том, что они обсудят конкуренцию двух галерей по поводу антикварных сервизов? Вадим сказал, что ему не нужен репутационный шум, который может сдуру поднять Кисловский. Он намерен только сообщить, что будет вынужден обратиться к владельцу той второй галереи, и это вряд ли пойдет Кисловскому на пользу.
– Ты так уверен, что убийца не Леонид?
– Нет, не уверен, – признался Дорошин. – И именно поэтому Вадиму в его доме вряд ли что-то угрожает. Наследство Токменевых найдено. Игра проиграна. Эдик погиб. И привлекать к себе внимание его убийце совершенно не с руки. Будь то Кисловский или кто-нибудь другой. Лена, расслабься. Все закончилось. По крайней мере, активная фаза.
Елена Золотарева не была с этим согласна. Нет, не была. В ней росло, ширилось и крепло предчувствие новой беды. А еще убеждение, что где-то глубоко внутри она знает, почему эту беду ждет.
– Что-то не так, Вить, – жалобно проговорила она.
Муж подошел к ней, обнял, притянул голову к своему плечу.
– Что именно не так, Сияющий глаз ночи?
Иногда муж звал ее именно так. В ту пору, когда зарождалось их общее чувство, выросшее, как потом оба признались, из резкого неприятия друг друга, неприязни даже, он как-то сказал, что ее имя на древнегреческом языке звучит как Селена, богиня Луны, сестра Гелиоса, бога Солнца. На картинах ее рисовали именно как сияющий глаз ночи. И это было их тайное для нее прозвище, о котором знали только они двое. Виктор Дорошин и Елена Золотарева.
Елена уткнулась носом в родную подмышку, вдохнула запах одеколона, которым всегда пользовался муж. Всегда-всегда этот запах ее успокаивал. Он не знал, но иногда, когда Дорошин уезжал в очередную командировку, Лена, засыпая, обнимала его подушку, хранившую мужнин запах. А еще втихаря надевала его рубашку, воображая, будто она засыпает в любимых объятиях.
– Все не так, – сказала она уже менее жалобно, потому что Виктор Дорошин умел защитить ее от любых невзгод. Лена в это истово верила. – Витя, а мы не могли где-то ошибиться?
– Могли, – серьезно ответил муж. – Любой человек в любой момент времени может совершить ошибку. Главное – вовремя ее сначала признать, а потом исправить.
– Главное, чтобы не было поздно, – с той же серьезностью ответила Лена, подняла голову и посмотрела ему в глаза. – Иногда бывает поздно что-то исправлять, Витя.
– Да. Эдика уже не вернуть. – Он понял, о чем она говорит, и оглянулся – не слышит ли Татьяна.
Нет, в комнате они совсем одни. Хозяйка дома гремела на кухне кастрюлями, видимо, накрывая стол к обеду. Лене снова стало стыдно, что они перевесили на Татьяну все домашние дела. Несмотря на горе, она возится с гостями уже две недели, хотя никто не ожидал, что их визит настолько затянется.
– Уже скоро, – услышала Лена голос мужа и даже не удивилась, что он опять каким-то седьмым чувством понял, о чем она думает. – Скоро похороны. Бекетов сказал, что все формальности завершены и завтра отдадут тело. Вадим уже начал всем заниматься.
– Вадим?
– Да. Он сказал, что галерея возьмет на себя все расходы и организаторские хлопоты. Татьяне это не под силу. Да и Гриша еще слишком молод, чтобы быть готовым к организации похорон отца.
– Можно подумать, к этому можно как-то подготовиться, – горько усмехнулась Лена.
– Похороним Эдика и поедем домой. Обнимем детей, увидим друзей, приступим к работе. Эдика не вернуть, но вся остальная жизнь постепенно войдет в привычную колею. Я тебе обещаю.
– Обещай, что ты не оставишь меня одну, как Эдик оставил Таню, – снова жалобно попросила она. – Это же ужасно – думать, как она тут будет, когда мы уедем. В этих повседневных заботах о нас есть какой-то смысл. По крайней мере, они отвлекают Татьяну от тревожных мыслей. Иначе бы было совсем невыносимо.
– Обедать! – послышался из кухни звонкий голос Киреевой.
В последние дни она если не привыкла к своему неизбывному горю, то, по крайней мере, как-то обустроилась внутри его. Взгляд у нее не был таким потухшим, а голос глухим, надтреснутым. Дорошин и Лена прошли в кухню, где их ждал стол, накрытый на четыре персоны, однако Горелова по-прежнему не было.
– Вадим же еще не вернулся?
– Нет, но скоро будет. Он сказал, чтобы мы садились, его не ждали.
– Ты ему звонила?
Почему-то сегодня Елене было особое дело до всего, что связано с бизнесменом Гореловым.
– Нет, не хотела вклиниваться в не самый простой разговор, а потому написала сообщение, – спокойно ответила Киреева, не видевшая в этом интересе ничего странного. – Он мне ответил. Вся та ситуация с Кисловскими мне крайне неприятна. Хорошо, что Вадик решил ее разрулить.
Они уселись за стол и приступили к обеду. Сегодня Татьяна сварила борщ, а на второе запекла в духовке мясной рулет с грибами. Она прекрасно готовила, и Лена в который уже раз дала себе честное слово, что обязательно разживется рецептами и секретами кулинарного мастерства. Когда перешли к чаю, заваренному со свежими листиками смородины, совсем недавно распустившимися на кусте в саду и еще не набравшими полную силу, а оттого особенно нежными и ароматными, Лена вдруг осознала, что Горелова по-прежнему нет.
– Вадим уже часа полтора как ушел, – сказала она встревоженно. – О чем можно говорить столько времени?
– Может, остался на обед, – предположила Татьяна.
– Не может, – отрезала Лена. – Разговор у него не самый приятный, да и Кисловские не те люди, у которых можно легко остаться за обедом. Мне кажется, что мы должны сходить и узнать, не случилось ли чего.
– Лена, – с укором сказал Дорошин, – возьми себя в руки. Твоя тревожность начинает переходить все границы. Вадим – взрослый человек, и мы не его родители, чтобы контролировать каждый его шаг.
– Тогда просто пойдем погуляем. Чай потом выпьем.
Дорошин взглянул на жену, и, видимо, что-то в ее лице подсказало ему, что спорить не надо.
– Танюша, мы пройдемся, – мягко проговорил он, отодвигая стул и вставая из-за