— Да, — удивленно сказала она, совместив в сверхкороткой реплике удивление и недовольство.
— Ваше императорское величество, мне иногда удается узнать то, что будет. А также узнать, как сделать, чтобы самого худшего не случилось.
— На этот раз вам это не удалось. Эмили, — царица повысила голос, подзывая фрейлину, — проводите госпожу Орлову-Шторм.
Я удалилась, снова и снова прослушивая в голове реплику Марии Федоровны: «На этот раз вам это не удалось». В ее интонации была боль, желание уязвить. А вот абсолютной безнадеги не было. Царица запомнила мои слова, и наша встреча — не последняя.
* * *
Всю дорогу, особенно на завершающем этапе, когда меня эскортировали в направлении дворца, не могла избавиться от нехорошей мыслишки: не закончится ли эксклюзивный монарший прием циничным монологом. «Это всё, что вы можете мне сказать? Я услышала. Я вас больше не держу, возвращайтесь в ваше поместье. Вы приехали в столицу с мужем и детьми? Вот все и возвращайтесь».
То ли вдовствующей императрице были чужды мелкие пакости. То ли она решила держать достоверную пророчицу под рукой. В любом случае из Зимнего дворца я отправилась в Новую Славянку, куда уже прибыли супруг и дети.
Сразу же занялась своими делами. Вернее, проблемами.
Первой стали дети. Они решили поиграть в спартанских мальчиков, вернее Алеша. В того самого героического придурка, который спрятал лисенка под плащом, чтобы скрыть это странное приобретение от взрослых, и непринужденно стоял перед наставником, пока звереныш прогрызал ему тело, до летального исхода.
Я и Миша оказались в роли этого слепого наставника. Не заметили, что младшенький не просто простыл, наигравшись под осенним дождиком, но тяжело заболел.
Ох, стоило пуститься в путь без Павловны. Она бы своевременно углядела детскую хворость. А так, мало того, что я и Миша явили невнимательность, так и остальные детишки постарались. Объяснили младшенькому, что маменька спешит в столицу по важному делу. И отвлекать ее жалобами «меня знобит, головка болит» нельзя. Так еще и покрывали: отвлекали внимание на себя, об Алеше заботились сами. Разве что не прятали его от меня среди багажа.
Я, чесслово, обиделась реально. Особенно на Лизоньку: мозги-то надо иметь.
— Маменька, а если бы ты узнала на Валдае, что Алешка хворый, что делать бы стали? — серьезно возразила она.
На это я не ответила. Но прибегла к игнору в самой неприятной форме — не нарочной. Да тут еще и ребенку поплохело, и Лизонька сменила подростковую обиду на детскую слезу. К тому времени Сашка тоже расплакался-покаялся. С ним Миша поговорил как отец с сыном, правда словами.
Что касается Алеши, после осмотра доктором Пичугиным — благо он временно стал домашним доктором — мы пришли к одинаковому выводу: пневмония типичная. С диагнозом справились, теперь предстояло справиться с болезнью — без антибиотиков, включая простенький сульфадин. Пичугин, по своему прежнему роду занятий не только хирург, но и врач-универсал, утешил меня:
— Эмма Марковна, по своему опыту скажу: за две недели или умрет, или выздоровеет.
После чего сам накапал мне валерьянки.
Я пришла в себя и взяла лечение в свои руки. В первую очередь — никакого тогдашнего медицинского варварства. Например, ледяных ванн, чтобы сбить температуру. Или втирания ртути.
Кстати, насчет ртути. Одним из моих скромных достижений этих лет стал обычный ртутный градусник цилиндрической формы, почти рудимент старины в начале XXI века и локальный технологический прорыв в первой четверти XIX века. Прибор тогда уже существовал — почти тридцать сантиметров в длину, время на измерение — двадцать минут, и действовал от дыхания пациента, так что большинство врачей относились к нему со скепсисом. Плюс стихотворение «У меня опять тридцать шесть и пять» не написано, потому как консенсуса по нормальной температуре еще нет.
Градусников изготовили около двадцати штук. И этот прогресс хоть и был принят в штыки тогдашним медицинским сообществом, но не так гневно, как наркоз. К тому же некоторые критики осторожно просили дать этот странный прибор попользоваться. И «зачитывали», как хорошую книгу. Я не просила вернуть, наоборот, присылала инструкции — например, что делать, если разобьется.
Ну а я волюнтаристски решила: терпеть до 39.0, лишь тогда — сбивать мокрым укутыванием. Осторожно, без сквозняков.
Остальные средства лечения: мед, алоэ, чабрец, гадостные жировые коктейли (ну почему я, дура, за эти годы не продвинулась по антибиотикам⁈). Теплый свежий воздух, легкая вкусная еда. И главное из доступных лекарств в неограниченной дозировке — постоянное присутствие маменьки рядом с больным. Сказки, песенки, трюки в исполнении Зефирки — тут уж старалась Лизонька, правда на расстоянии и в маске. Театр теней, волшебный фонарь.
Ну а все исторические процессы, дворцовые и недворцовые интриги и даже коммерческие встречи в эти дни идут лесом. Извините!
Глава 49
Алеша поправился примерно через две недели. Ну, не то чтобы выздоровел, чтобы бегать-гулять, но температура спала, и прекратился страшный мокрый кашель.
Все равно еще недельку лежать, правда без моего круглосуточного присмотра. За соблюдением постельного режима присмотрит конспирологический кружок, скрывший от меня начало болезни. Не наказание, но непростая общественная нагрузка.
С Алешей я поговорила всерьез. Да так, что уже скоро мы оба не могли сдержать слез. Умоляла его, заклинала — никогда не скрывать проблемы от тех, кто тебя любит! И не слушай ни старшего братца, ни старшую сестрицу. Будь умнее!
— Маменька, — сказал Алеша, вытирая слезы, — а ты от меня тоже не будешь ничего скрывать?
В таком заплаканно-душевном состоянии так и хочется сказать: «Да!» Но я решила не врать.
— Алеша. Если у меня случится беда и ты сможешь мне помочь, я расскажу тебе всё-всё. Если ты не сможешь, скажу просто: маме или папе сейчас очень трудно. Нам нужно решить непростую проблему: кому-то помочь, самим избавиться от беды. Беда бывает такой, что надо спешить, как на пожаре, и нельзя тратить время на объяснения. Я просто обниму тебя, вот так. Поцелую и скажу: сейчас маме трудно.
— Я понял, — улыбнулся Леша сквозь слезы. — Маменька, а какие у тебя сейчас проблемы? Я могу помочь или нет?
Я обняла ребенка, в очередной раз убедившись — не выше 37.
— Ну, например, пролонгация договора с британским трейдером Гарфилдом. Сейчас я расскажу о проблеме подробно, и мы решим, как ты мне поможешь.
Гарфилда Алеша выдержал, но, когда зашла речь о севших на мель баржах с зерном,