Шапошников с Петрищевым каким-то чутьём распознали, что не пустая забава у друга и рассуждать топорно дело скверное. Выпили ещё. Цыплята давно закончилась, лишь горка обглоданных, голых костей возвышалась на пустой тарелке. Повисла пауза. Каждый думал о своём и вдруг, как-то разом заговорили, засуетились. Петрищев вызвался в магазин за добавкой и закуской. Шапошников понёс на кухню грязную посуду. Все трое понимали, что лучше не расходится, во всяком случае, в эту ночь. Рафику мучительно не хотелось оставаться одному в пустой квартире, а друзья понимали, что влюблённый, несчастный татарин нуждается в них. Потом долго советовались, как лучше поступить – в их власти было вызвать Наташу, как главного свидетеля в Санкт-Петербург, но решили, что на всё необходимо время. Пусть всё устаканится, а уж работа лучший лекарь.
***
Синицын не смог присутствовать на похоронах, да и не видел в этом особого смысла. На людях с Ритой ничего не случится, тем более с ней Катерина. Вечером с дачи позвонила мать и попросила привезти кое-какие лекарства. В город Павел вернулся уже глубокой ночью. Звонить не стал, решил, что женщины, вымотанные траурной церемонией, спят без задних ног. Весь следующий день крутился как белка в колесе, но посматривал на часы. Вечером уж точно поедет в коттедж. За день до этого, после посещения банка звонила Катерина и рассказала, что покойный муж лишил Маргариту и дома. Сказала также, что женщина пришла в неописуемую ярость, била посуду, хотела даже что-нибудь сжечь, но выпив успокоительное, присмирела и, даже задремала. Синицын подскочил, схватил ключи от машины, но Катя уговорила его не приезжать.
– Ей надо побыть одной. Столько всего навалилось на её голову. Я побуду здесь.
– Хорошо. Только, пожалуйста, держи меня в курсе.
Павел, не перебивая, выслушивал семейную пару, лет за сорок, которая мечтала перевести под свою юрисдикцию дачу. Это строение и дачей-то уже назвать язык не поворачивался, но зато земля, на которой она стояла, оценивалась в очень приличную сумму. Усадьба принадлежала отцу мужа. Павел подозревал, что они замыслили гораздо больше, чем присвоение дачи – у старика ещё имелась квартира в центре и гараж возле дома. Дама с пеной у рта доказывала, что без их опеки, старик просто пропадёт, его облапошат чёрные риэлтеры, мошенники и аферисты, а адвокат знал, по опыту, что страшнее вот такой родни есть только дьявол. Ведь под личиной добродетели скрываются всё сжирающие волки. Но вступать в полемику Синицын не собирался, решил выслушать парочку хапуг, а потом поговорить с самим мужчиной, который владел таким богатством. Не исключено, что он и сам непротив провести остаток дней рядом с внуками, пирогами, в тепле и заботе. Но, опять же, многолетний опыт, подсказывал адвокату, что практически в восьмидесяти процентах случаев, родственники ждут, не дождутся кончины старой развалины, и зачастую сдают нудного пенсионера в дом престарелых. Поэтому Павел Валентинович решил уговорить старика не торопиться писать завещание или оформлять дарственную на родственников, во всяком случае, пока. Вообще это дело скорее входило в сферу нотариуса, но тут из сбивчивых рассказов пары стало ясно, что родственников много, и все мечтают опекать старика. Тут раздался звонок и Павел снял трубку сам, не дожидаясь, когда причину звонка выяснит секретарша Светочка, как будто почувствовал что-то неладное. Через несколько минут он понял, что Маргарита превратилась в магнит, который притягивает к себе неприятности просто на пустом месте. Синицын выпроводил семейную пару, пообещав заняться их делом буквально с минуты на минуту, а сам, тут же забыл об их существовании, как только за ними закрылась дверь. Часы показывали пять минут четвёртого. Адвокат быстро отправился в полицию, но понял, что как бы он не крутился, сегодня Маргарите Новоскворецкой придётся ночевать в каталажке. Потом весь вечер он маялся в пустой квартире, не находя себе места. Любопытная Фуся следила за его метаниями с немым изумлением, сидя в хозяйском кресле. Обычно добродушный хозяин вёл себя вальяжно и степенно. Они ужинали, что Бог посылал, а посылал он, к удовольствию кошки, сосиски, сардельки, сыр и куриный паштет. Иногда, к её огорчению, Синицын приносил пиццу или жуткие суши, или варил пельмени. Но в таких случаях, для неё всегда в холодильнике находился какой-нибудь лакомый кусочек. В этот раз произошло что-то из ряда вон выходящее. Синицын вернулся совершенно не в духе, курил свои вонючие, толстые, коричневые сигары, пил неразбавленный виски и совершенно позабыл о ней. Фуся немым призывом пыталась докричаться до него, но никакого результата не добилась, пришлось тереться о ноги, запрыгивать на колени и всячески демонстрировать своё присутствие. Павел, с отсутствующим видом, нарезал в миску какой-то старой колбасы и снова перестал обращать на неё внимание. Кошка поклевала без аппетита, и с обиженной гордостью удалилась в кресло у телевизора – всё равно обратит на неё внимание, когда придёт посмотреть новости. Фуся обожала, эти чудесные минуты единения – она дремала