Так как этот обычай распространен также и у финнов, и среди некоторых урало-алтайских племен, возникает законный вопрос: является ли он чисто славянским или же заимствован славянами у соседних с ними народов? По всей вероятности, обычай везти тело покойника на санях является все же местным как у славян, так и у финнов и связан с характером русской земли, а также с тем, что сани были на Руси древнейшим видом транспорта. На вопрос о том, где возник обычай класть в могилу сани, дать однозначно утвердительный ответ невозможно.
Интересной и существенно важной подробностью древнеславянского погребального обряда для Л. Нидерле являлось также погребальное празднество: так называемая тризна и связанный с нею пир («пирь», «страва»).
С полной достоверностью тризна засвидетельствована только у восточных славян, однако известия, которые существуют в отношении остальных славян, дают право не сомневаться, что тризна была известна всем славянам. Подробного описания того, что, собственно, представляла собой тризна, нет, однако сопоставление различных дошедших известий дает все же возможность восстановить истинную ее картину.
Страницы летописей свидетельствуют о том, что племена радимичей, вятичей, северян и кривичей совершали над покойником тризну (применяют словосочетание «тризну творити») до того, как его сжигали; тогда же, в 945 году, княгиня Ольга справляла тризну над могилой Игоря, но позднее она сама, став христианкой, повелела над ее могилой тризну не творить. Значительно больше сведений о тризне содержится в источнике «Житие Константина Муромского», хотя и более позднем, но содержащем много древних традиций. В нем наряду со словом «тризна» упоминается также делание «бдыну» («бдынь») и битва. О языческих погребальных празднествах упоминают и польские хроники, но термин «тризна» в них не приводится. Не употребляет его и Саксон Грамматик в описании погребения, которое устроил своему умершему брату славянский князь Исмир [179].
Тризна была не только лишь погребальным пиршеством, но и чем-то другим, каким-то празднеством драматического характера, главной частью которого было представление битвы, на что, помимо слова «битва» в «Житии Константина Муромского», указывает как этимологическое значение слова «тризна», в значении «бить кого-то», так и значение слова «тризна» в церковнославянских источниках, где оно в переводах соответствует греческому («тризновати» – pugnare, «тризник» – pugnator), – это мнение Л. Нидлера.
Все вместе взятое показывает, что при погребениях, а позднее и во время празднеств в честь мертвых проводилась состоявшая из символических движений праздничная игра, главным моментом которой была военная сцена (состязание), сопровождавшаяся бряцанием оружием, криками и военными песнями. Разумеется, это не было воспроизведением какой-то битвы, в которой некогда участвовал умерший, или воспоминанием о ней, так как вся игра, очевидно, имела магическую подоплеку. Это был бой со злыми духами с целью догнать их. Польский священник Ян Менеций, живший в XVI столетии, упоминает, что при погребении в западной Руси мужчины с мечами в руках кричали слова «бегите, бегите, пекельни» (то есть демоны). Подобных пережитков сохранилось много. Употребление масок, очевидно, также было связано с представлением о действующих здесь злых духах.
Пиршество, следовавшее после тризны, называлось «пирь» либо «страва». Последнее слово очень интересно еще и тем, что оно упоминается уже в связи со смертью великого полководца Аттилы в 453 году, свидетельствуя одновременно и о том, что подданные Аттилы должны были быть славянами. Автор труда об истории готов Иордан говорит, что над гробом Аттилы был устроен обильный пир, который называется «страва», то есть употребляет славянский термин, и поныне означающий пищу и засвидетельствованный в древних чешских и польских источниках XIV и XV веков специально в значении погребального пира.
Погребальные пиры, устраиваемые с обилием еды и меда, зафиксированы с древнейших времен также и у других славян, и, как известно, у всех славян принято гостям, прибывшим на похороны, преподносить еду или по крайней мере крепкие напитки. В Белоруссии хозяин и гости угощали небольшим количеством еды и напитков также и души предков, которых призывают и благодарят за то, что они угостились, обращаясь к ним и молясь им.
Подобным же образом, как и во время самих похорон, умершие чтились совместно в дни, посвященные поминовению мертвых. Непосредственных известий об этом со времен язычества дошло немного, однако о живучести этого обычая (не только у славян) свидетельствует лучше всего то, что как восточная, так и западная церковь включила эти дни в число церковных праздников и, несмотря на все свои попытки, не смогла лишить славян древних языческих атрибутов, к которым в первую очередь относится обычай приносить на могилы пищу для умерших. Насколько еще сильно удерживаются языческие представления в самых глухих славянских уголках Балканского полуострова, где сохранялось еще много таких дней, посвященных памяти умерших, носящих самые различные наименования, видно, например, из того, что в Сербии священник в отдельных местностях не только сам клал еду на могилы, но даже заклинал злые души умерших не возвращаться. В Болгарии подобным же образом на сороковой день после смерти священник окуривал могилу умершего и в сделанное отверстие наливал воду и клал еду. У католиков древний обычай кормить на кладбищах умерших исчез полностью или же оставил после себя незначительные следы, в то время как у православных болгар, сербов и русских этот обычай погребальных пиршеств на кладбищах сохранялся.
Из празднеств, устраивавшихся славянами в честь душ умерших, по мнению Л. Нидерле, заслуживают упоминания и так называемые русалии и радуницы. Русалии, являвшиеся на Руси явным пережитком язычества, во многих случаях существовали уже в XI веке.
Против них «ополчились» светские и церковные христианские князья. Радуницы в древний период славянства не засвидетельствованы, но как праздник умерших распространены по России, куда так же, как и русалии, проникли под римским влиянием. Оба эти праздника свидетельствуют также и о сильном влиянии, которое оказывала на славян римская культура времен империи. Оба названия – античного происхождения: «русалии» от rosaria, rocalia (римский праздник роз); и хотя, как следует предполагать, славяне и до этого имели свои дни поминания умерших, свои задушницы, поминки, dziady и т. п., все же не подлежит сомнению, что они переняли не только новое название, но и сами празднества точно такими же, какими они видели их у греков и римлян.
Возжигание огня на могилах, которое упоминается только с XV века, является, очевидно, уже лишь отголоском первоначальных костров, на которых когда-то сжигались покойники. То же значение, очевидно, имеют и кострища, которые находят в