Борис Обухов издал крякающий смешок и прошёлся по кабинету, чтобы опуститься в старое вольтеровское кресло с изумрудной обивкой, стоявшее у камина вполоборота к молодым людям.
– Присяду, уж простите. Нездоровится. – Кресло под ним заскрипело. Борис Иванович показал на софу напротив. – И вы присаживайтесь, сударыня. В чести и благородстве помыслов моего сына я полностью уверен, но всё же позвольте спросить, что занесло вас двоих в эту часть дома?
Варя послушно заняла место на софе с грацией балерины и осанкой такой идеальной, что Ирецкая расплакалась бы от гордости, увидь она её сейчас. Герман остался стоять возле буфета. Его лицо по-прежнему выдавало замешательство, поэтому Воронцова решила действовать быстро и говорить как можно увереннее.
– Простите моё внезапное появление, Борис Иванович. Не хотела показаться назойливой.
– Ну что вы! – Старший Обухов добродушно покачал головой и улыбнулся шире. – Я вас умоляю! Пожалуй, я даже рад столь приятной внезапности.
– Я проезжала мимо с моей компаньонкой и решила проведать Германа Борисовича. Мы, – Варя на миг задумалась, – познакомились в театре. И он упоминал вас и вашу службу. Разговор зашёл о вашей невероятной коллекции оружия. Признаюсь, я не поверила на слово.
– Нашёл чем хвастаться перед дамой, Герман, – старший Обухов с усмешкой пригладил усы тыльной стороной ладони. – Престарелым отставным генерал-лейтенантом с больным сердцем.
– И тем не менее я поражена, – Варя обвела жестом комнату. – Вы – герой Русско-турецкой войны. Позвольте выразить вам моё глубокое почтение, Борис Иванович.
Образ деликатной наивности никак не вязался с её острым желанием расспросить Обухова обо всех его недругах, завистниках и конкурентах, но другого шанса могло не представиться вовсе.
Варя колебалась. Выручил Герман.
Младший Обухов отошёл от замешательства и неторопливо двинулся по кабинету, на ходу взяв первую попавшуюся (как можно подумать) фотокарточку в рамке и протянул её Воронцовой.
– Отец любит скромничать, но вы правы, Варвара Николаевна. Взгляните. Этот портрет сделан после обороны Шипки.
– Как интересно.
Взгляд Воронцовой забегал по рядам офицеров на общем снимке в поисках знакомого лица.
– Ох. Вот же вы, – она просияла, ткнув пальчиком в молодого человека, удивительно похожего на Германа.
Но не успела Варя восхититься их фамильному сходству, как едва не лишилась дара речи, потому что приметила мужчину рядом с Обуховым. От удивления её глаза распахнулись шире.
– Это ведь…
Она подняла взор на Германа. Тот медленно кивнул.
– Князь Куракин, – подтвердил он, как бы невзначай. – Александр Петрович собственной персоной. Тот самый, из-за кражи в доме которого отца вызывали в полицейское управление.
– Герман! – одёрнул его граф и сердито нахмурился. – Ты рассказал девушке? Для чего посвящать постороннего человека в наиболее скандальные подробности прямо с порога?
– Герман не виноват, Борис Иванович, – горячо вступилась за него Варя. – Я сама поделилась с ним, насколько потрясена историей с кражей. Ведь в тот злосчастный день я присутствовала на балу вместе с подругами. Нас тоже наверняка допросят. Мы ни в чём не виноваты, но это столь страшно и унизительно, вы ведь понимаете? А Герман Борисович поделился со мною, что и вас допросили, хоть вы и вовсе с тем делом не связаны. – Варя прижала ладони к груди и пылко добавила: – Это такое потрясение. Я всей душой вам сочувствую.
Старший Обухов фыркнул и откинулся на спинку кресла. Слова Воронцовой его несколько успокоили и вместе с тем вызвали небольшое раздражение.
– Равная нелепость допрашивать юных девиц и отставных военных, – проворчал он. – Пусть лучше начнут со слуг или с тех, кому Куракин перешёл дорогу.
Варя слегка прикусила губу и робко спросила:
– Быть может, приставы могли подумать на вас, если между вами случался конфликт в прошлом?
Борис Иванович усмехнулся.
– Помилуйте. Мы с князем давно не имеем поводов для общения, не говоря уже о конфликтах. Он оставил службу, едва закончилась война. А размолвка за всё время у нас с ним произошла лишь одна. И то спустя годы мы вспоминаем о ней не иначе как в шутку.
Воронцова часто заморгала, не решаясь спросить.
Снова выручил Герман.
– Уж не о той дуэли речь, из-за которой вас, отец, лишили награды? – нарочито вежливо спросил он, забирая у Вари снимок, чтобы поставить его на место.
– Именно.
– Вы правы. Случай вышел презабавный, и вовсе на ссору непохожий, – небрежно заметил Герман, а потом лениво уточнил: – Изволите рассказать Варваре Николаевне?
– О, прошу вас, – Воронцова подалась вперёд, всячески демонстрируя живой интерес позой и поворотом головы к собеседнику.
– Да это и вправду анекдот скорее, нежели повод для преступления, – старший Обухов вновь повеселел. Он устроился удобнее в кресле и поведал охотно, как человек, истово любящий рассказы о военном прошлом. – Во время обороны Шипки мы оказались в малом числе. Ждали нападения турок. Готовились как могли, а сами мучились. Кто молился, кто со страху трясся. Я вот пытался прослыть здравомыслящим. Дёрнуло меня сказать, что позиция наша проигрышная, нас перебьют ещё до рассвета. А Куракин, горячая голова, возмутился. И трусом меня обозвал. – Обухов засмеялся густым, добродушным смехом, словно и вправду верил в то, что история вышла глупая. – Ну я оскорбления снести не смог. Гордость задушила. Вызвал Куракина на дуэль.
Варя сглотнула тяжело и взволнованно.
– Mon Dieu! Так ведь в военное время дуэли запрещены? – осторожно промолвила она.
– Думаете, милая Варвара Николаевна, нас это остановило? – Обухов утёр выступившие от смеха слёзы. – Мы, горячие головы, вздумали стреляться. А тут как раз турки напали. И дуэль наша так и не случилась, к счастью. Шипку мы отстояли. Господь помог, не иначе. – Он перекрестился. – В бою я получил ранение. Куракин предложил мне мир и принёс извинения. Но история с дуэлью дошла до Радищева и выше. И при раздаче памятных наград всяческого рода меня как зачинщика в списки не включили. А Куракин спустя несколько лет получил в числе прочего какую-то брошку от императрицы. Вот она-то и пропала. Да только к чему она мне? – Старший Обухов показал на стену с трофейными винтовками. – Вот если бы наполеоновское кремнёвое ружьё ему вручили, я бы позавидовал.
Воронцова понимающе кивнула. Обухов не походил на вора и уж точно не нуждался в брошке с рубинами. С его состоянием он мог позволить себе не одну подобную. Вот только «Красный кардинал» был подарком не простым, а памятным. Таким, какого Обухов, герой Шипки, оказался лишён из-за нелепой случайности. Тут важен не сам предмет, а обстоятельства его получения. Но Варя могла поклясться, что Борис Иванович не опустился бы до столь нелепого преступления. Однако же человек, решивший его подставить, собрался сыграть именно на истории с дуэлью как на мотиве преступления.
– Полагаете, князь Куракин и вправду подумал на вас, когда брошка пропала?
Старший Обухов пожал плечами, а потом упёрся в подлокотники и поднялся с кресла с тяжестью утомлённого возрастом человека.
– Я бы назвал нас с Александром Петровичем старыми приятелями. Но если он посчитал меня виновным, то я могу лишь пожалеть, что та дуэль так и не состоялась. – Он улыбнулся, но несколько натянуто, что от Вари не укрылось. – Вы меня простите, молодые люди. Я вам помешал. Сделаем вид, что я не врывался, снедаемый любопытством, как юнец. Герман, позаботься о гостье, а я, пожалуй, пойду к себе отдыхать. Варвара Николаевна, рад знакомству. Обязательно заглядывайте к нам снова. В любое время будем рады вашему обществу. Тогда уж подберём более приятные темы для беседы.