Зимницкий подал ей руку крендельком, точно юный кавалер своей даме, и весьма повеселел, когда Варя взяла его под локоть.
Вместе они двинулись по улочке, но шаг их был неспешным, скорее прогулочным.
Варя мысленно перевела дух, когда он заговорил о том, сколь сильно удивился, заметив её. Она ведь изумилась ничуть не меньше. Павел Ильич явился, к счастью, не от конторы стряпчего и не с улицы, которая вела в сторону фабрики, где проходили кулачные бои, но всё же Воронцова не смогла побороть искушения и осторожно поинтересовалась:
– А вы, ваше превосходительство, отчего в воскресенье не отдыхаете дома? Да ещё ходите один, без слуги.
Неуютное предчувствие, что шевельнулось в груди, пропало, когда Павел Ильич досадливо ответил:
– А в мой склад сегодня ночью залезли воры. Он тут неподалёку. Ходил с приставами общаться. Дело заводить не станут. Ничего ценного не взяли. Успели только вскрыть замок, да пёс наш, Гектор, проснулся и лай поднял. Сторожа разбудил. Тот засвистел в свисток. И воры убежали.
– Молодец ваш Гектор, – Варя похлопала Зимницкого по руке. – Наградите его непременно. Мяса купите.
Павел Ильич засмеялся добродушно и весело. Тем самым смехом, какой она помнила в детстве.
– Собака – лучший друг, что уж сомневаться? Вернее и надёжнее многих людей, Варвара Николаевна. Собака придёт на выручку без страха там, где всякий человек побоится. Вот окончите институт и заведите собаку обязательно. Или я вам подарю. Хотите? Я хорошего вам пса выберу, воспитанного.
Варя подарила старику ласковую улыбку в ответ на его задорный, блестящий взгляд.
– Обещаю подумать, Павел Ильич. – Она отпустила его и махнула рукой, приметив на дороге впереди пустую пролётку. – А вот и экипаж.
– Я мог бы отвезти вас на своём. – Кажется, Зимницкий расстроился. Беседа с Варей его явно развлекла. – Он здесь, за углом. Не желаете составить старику компанию?
– Благодарю вас, но в другой раз. Была очень рада этой внезапной встрече. Будто снова оказалась в тех днях, когда вы гостили у нас подолгу. Дивное время было. Мне его порой не хватает. – Воронцова изобразила грациозный реверанс. – Au revoir [34].
– Au revoir, mon ange [35], – отозвался Зимницкий и подал девушке руку, чтобы помочь ей сесть в экипаж.
Варя не спросила более ни о чём. Даже не справилась, собирается ли он рассказать её отцу об этой встрече. Словно ей дела не было никакого, потому что она и вправду ничего страшного не совершила: просто подавала бедным детям на улице.
Но сердце трепетало в груди как безумное. Страх смешался с прочими переживаниями и отзывался ноющей болью под левой рукой.
Едва они отъехали подальше, как её зубы застучали, а ладони вспотели. Варя сплела дрожащие пальцы и закрыла глаза. Принялась читать про себя молитву, чтобы немного успокоиться.
Нина Адамовна ожидала её в нетерпении со стопкой купленных новеньких книг на японском и немецком языках. Петерсон жаждала увидеть счастливую девушку, преисполненную романтических переживаний, а вовсе не ту, на глазах у которой, кажется, убили человека во время подпольного кулачного боя. Ниночка желала радостных новостей. Таких, какие стоили отчаянной эскапады и прочих рисков.
Варе стоило огромных усилий взять себя в руки и с художественной точностью отобразить на лице выражение безмятежного счастья.
Глава 13
Варя сдержала данное Якову слово. Она сидела ниже травы и тише воды всю неделю. Вела себя кротко и послушно. Внимания лишнего не привлекала. Ждала, что получит посреди недели от маменьки записку о своей вылазке в город, но её всё не было. Выходит, либо Зимницкий не счёл нужным доносить на неё родителям, либо матушка желала отругать её при личной встрече. Но если бы узнал отец, он уже примчался бы самолично выяснять причину, по которой институт подобное вовсе допустил. Оставалось надеяться на лучшее.
Воронцова ждала бала в пятницу в надежде встретить там Германа Борисовича и узнать новости. А пока посвятила дни учёбе, что особого труда не составило. Забот хватало.
Всякого рода праздность в Смольном осуждалась. Будто бы даже считалась за непростительный грех. Варя давно привыкла и к распорядку дня, и ко всем требованиям внутри института.
Любое время воспринималось как подходящее для труда и обучения. К примеру, чтобы лучше усвоить иностранные языки, смолянки с самого поступления один день говорили по-французски, а другой – по-немецки. Лишь к старшим классам, когда практики хватало с лихвой, девушкам давали поблажки для работы над их повседневной светской речью на всех языках, включая родной. А на занятиях рукоделием одна из девушек всегда читала вслух книгу на французском или немецком, пока её подруги трудились.
К самому же рукоделию относились не как к приличествующему дамам досугу, но как к получению навыков, необходимых для ухода за собой и обладания некоторыми умениями для заработка. К выпуску девушки были способны пристойно шить, штопать, владели разными видами вышивки, умели изготавливать искусственные цветы и даже приобщались к более изящным искусствам, вроде шитья золотой нитью и плетения кружева. Приглашённые портнихи учили девушек шить не хуже себя самих, и к последнему году в институте смолянки имели небольшое приданое, набор собственных выкроек, а ещё деньги, вырученные с продаж их рукоделий и прочих художеств. Для некоторых подобные умения играли важную роль для выживания и поиска работы, особенно среди мещанок.
Сама же Варя более всего любила вязать чулки, находя это занятие не только успокаивающим, но и полезным. Чулки можно было носить самой, дарить, отправлять в приюты, продавать. А к частым шуткам подруг о том, что Воронцова завела сороконожку и тайно прячет её под кроватью, Варя относилась снисходительно.
Вставали девушки рано, в шесть утра каждый день. Нагрузки хватало. Усиленный умственный труд в старших классах доходил порой до десяти часов в сутки. Но Воронцова справлялась. Оттого начальство и давало ей небольшие поблажки в виде возможности осваивать японский вне институтских стен, пока она успевала по остальным дисциплинам.
При хорошей погоде много гуляли и занимались гимнастикой на воздухе. Учителя твердили, что это исключительно полезно для растущих юных организмов, а об их здоровье они радеют всей душой. Из-за повышенных нагрузок, умственных и физических, меню составляли особенно питательное. Стол в Смольном готовили из свежих продуктов. Он был относительно разнообразен, но прост и грубоват, как считали большинство смолянок. Находились и избалованные девицы, которые жаловались по каждому поводу: от ранних подъёмов и казённых платьев до пирогов с рыбой и супов со свежей петрушкой в них. Одних удавалось приструнить классным дамам, к другим приходилось проявлять терпение и снисхождение, потому что те легко впадали в нервозность.
Варя охотно ела почти всё, кроме разве что квашеной капусты, от которой у неё всегда неприятно урчало в животе. Порой покупала пироги в платном буфете, а иногда вместе с подругами посылала служанок тайком в лавку за лакомствами. «Кусочками», как звали их девушки. Служанки приносили для них медовые пряники, леденцы, пирожные, колбасу, а зимой – замороженные яблочки, которые особенно вкусны были с горячим чаем. Младшие девочки и вовсе любили утащить из столовой хлеб, тайком подсушить на печке и съесть с солью. Варя и сама так частенько делала в детстве. Не столько от голода, сколько от желания сделать нечто непозволительное.
Теперь ей чудилось, что из этого