Последнюю историю тонким голоском поведала Эмилия Драйер. А потом беззвучно заплакала, как плачет утомлённый, отчаявшийся человек. Все решили, она это от чувств. Некоторые тоже пустили слезу от жалости. Но Варя знала, что дело вовсе не в мученической смерти невинных людей, а в личных терзаниях. В страхе, который не находил выхода.
Воронцова молча встала и пошла к Эмилии, чтобы сесть на краешек её кровати и обнять подругу. Та прижалась к её плечу. Задрожала.
Варя погладила её по спине, зашептала успокаивающие слова. Она хотела бы помочь Драйер поскорее разобраться со всеми её тяготами, но не могла.
– Все знают о том, какие зверства творили турки против христиан. Сколько жестокости было. Сколько крови пролито и невинных жизней загублено из одной лишь религиозной неприязни, – наконец сказала она. – Я вас умоляю, дамы, закроем уже эту чудовищную тему и ляжем спать, покуда нас не замучили кошмары о привидениях и башибузуках. Ça suffit pour aujourd’hui [37].
– Уж лучше бы про наряды говорили, – пробормотала со своего места Малавина. Она дёрнула ногой, и бледная, нескладно большая ступня, как у мужчины, на миг показалась из-под одеяла, которое та старалась расправить поудобнее. – Головы глупостями забиты. Сами не спят и другим мешают. Только настроение испортили.
Спорить с ней никто не стал. Притихшие девушки разбрелись по кроватям.
Варя и сама возвратилась на своё далеко не царское ложе. Улеглась. Закрыла глаза.
Но сон никак не шёл. Его вытесняли разрозненные, неуютные мысли. Воронцова поймала себя на том, что ей снова передалась нервозность Эмилии. Будь она менее крепкой духом, сама бы наверняка расплакалась. Болезненное предчувствие неминуемой беды теснило грудь. Были тому виной страшные разговоры о покойницах и привидениях или же поиски виновника в истории с брошью, Варя понять не могла. Состояние смятения не давало уснуть.
Прочие воспитанницы завозились в постелях, укладываясь. Заскрипели кровати. Кто-то тихонько высморкался. Затем наступила тишина. Дортуар погрузился в оцепенение, и совсем скоро раздалось негромкое сопение. Но Воронцова по-прежнему лежала без сна, даже когда в дортуар заглянула Ирецкая, чтобы проведать воспитанниц перед тем, как самой пойти отдыхать.
Марья Андреевна едва слышно прошла до середины комнаты, а затем столь же бесшумно удалилась. Дверь в дортуар она закрыла неплотно. Оставила небольшую щель. Быть может, чтобы в спальню был приток воздуха. Но вскоре и её лёгкие шаги затихли в коридоре.
Варя украдкой вздохнула. Перевернулась на спину. Подняла глаза к потолку, утопавшему в сером сумраке.
Чтобы чем-то занять голову, она представила себе бал у князя Куракина и всех, кого смогла припомнить на нём, включая Якова. Затем принялась мысленно перечислять тех состоятельных господ, кто имел хоть какой-то мотив для того, чтобы подставить Обухова и очернить его доброе имя. Конечно, в деле мог быть замешан и некто небогатый, вроде стряпчего Давыдова или не получившего достаточные средства студента на грани голодной смерти. Но Варя сильно сомневалась в том, что старший Обухов мог показать себя столь уж скупым меценатом, а его протеже продемонстрировать подобную неблагодарность.
Первым подозреваемым в её списке оставался сам князь Куракин, который вдруг вспомнил старые обиды. К примеру, ту историю с дуэлью. А быть может, и вовсе Обухов и Куракин не сошлись в политических взглядах на публике, и князь решил сыграть на памятной броши как на причине, с которой был хорошо знаком. Но подобное казалось Воронцовой поводом слишком уж мелочным. Куракин не стал донимать расспросами ни дочь, ни прочих смолянок, но, будь он замешан самолично, должен был понять, что «Красный кардинал» у кого-то из них.
– Не он, – беззвучно шевельнула губами Варя и легла на левый бок.
Отец Эмилии. Драйер Карл Эдуардович. Отставной коллежский асессор и большой любитель жить не по средствам. Он сильно в долгах. Занимал у Обухова, а привычки отдавать не имел.
Мог ли он затеять столь сложную аферу ради того, чтобы устранить крупного кредитора?
Вряд ли. Во-первых, Карл Драйер не настолько дальновиден, судя по всему, чтобы организовывать нечто подобное. Он не может разобраться с займами, что уж говорить о чём-то более сложном. Во-вторых, он не посмел бы втягивать в преступление Эмилию. Дочь Карл Эдуардович любил столь сильно, что её достойное образование стало одной из причин, почему он влез в долги. Рисковать Эмилией он бы не стал. И в-третьих, Обухов не похож на лютого зверя, способного довести человека до преступления, чтобы только тот расплатился. Борис Иванович помогал институтам безвозмездно. Не слишком уж нуждался, насколько понимала Варя. К чему тогда было давить на Драйера? Ни к чему.
– Не он. – Воронцова скрипнула постелью и перевернулась на правый бок. Закусила губу в задумчивости.
Стряпчий Давыдов. Человек мелкий и явно скользкий. Любитель подпольных кулачных боёв. Знакомый с преступниками, вроде Штыка или Якова. Возможно, видевший их в деле. Но оплачивать такое количество вовлечённых лиц – это вряд ли. Да и откуда ему знать про долги Драйера? Если только отец Эмилии не пользуется его услугами. Это нужно выяснить.
Варя положила руку под жёсткую подушку. Подтянула ноги к животу, чтобы стало поуютнее. Но сон по-прежнему не шёл.
Кто ещё?
Тот разорённый промышленник Баранов? Неужели он мог до сих пор желать отомстить, даже после ухода в совсем иную отрасль производства? Баранов объявился на боях, но Варю не узнал. Хотя должен был хоть чем-то себя выдать, если подсылал к ней Штыка. Или просто он умелый актёр, а нападки на Германа Борисовича в театре – попытка отвести подозрения. Брехливая собака не кусает. Но всё же стоит уточнить, занят ли он общими делами с Давыдовым. Это важная ниточка.
– Mon Dieu, – устало шепнула она и вновь перевернулась на спину. Легла повыше, чтобы дать затёкшей шее отдохнуть. Со своего места на кровати она видела почти весь дортуар и приоткрытую дверь в тёмный коридор.
Был ещё некто Нелидов, которого упомянул Герман. Но для Вари этот человек оставался фигурой неизвестной и фантомной. Нелидов обращался к старшему Обухову с просьбой определить сына на приличное место, но вместо продвижения по службе юноша погиб на войне. Нелидов с потерей так и не смирился. Более того, имел привычку публично обвинять в том Бориса Обухова. Нужно будет поподробнее расспросить о нём Германа. Очередное воспоминание о скорой встрече с ним отчего-то вызвало приятное волнение в области солнечного сплетения. Воронцова подавила сей несвоевременный всплеск эмоций и возвратилась к рассуждениям про Нелидова. Мог ли страдающий отец…
Варя потеряла мысль.
Потому как в приоткрытой двери мелькнуло что-то белое. Отчётливый девичий силуэт в некоем подобии савана.
Впору бы поверить в призраков, как сказали бы её подруги. Но секундный испуг сменился любопытством. Воронцова легко