Варя осторожно выглянула в коридор.
Белый силуэт никуда не исчез. Лишь проследовал по коридору. На фоне окна в его дальнем конце этот силуэт выделялся особенно отчётливым голубоватым контуром.
Воронцова затаила дыхание, лишившись дара речи. Она глядела во все глаза в спину призрака, который двигался короткими перебежками.
«Призрак» прошлёпал босыми ножками по полу и жалобно шмыгнул носом.
Варя вздохнула и закатила глаза. Вспышка суеверного страха обернулась облегчением, и девушка вышла в коридор, чтобы догнать девочку в белой сорочке и позвать её шёпотом по имени:
– Юленька, это вы? Душа моя, отчего не спите? Не гуляйте ночью. Вас непременно накажут.
Одна из младших «кофейных» девочек, Юлия Рубинштейн, обернулась. На заплаканном личике застыл испуг.
Юля успела заслужить репутацию маленькой проказницы, и Варя бы не удивилась, если бы узнала, что девочка затеяла очередное озорство, но что-то насторожило Воронцову в том, как Юля выглядела. Худенькая, растрёпанная девочка показалась Варе измученной.
– Qu’avez-vous, mon ange? [38] – Воронцова заспешила к ней.
Юля виновато опустила глаза.
– Ничего, – пролепетала она едва слышно. – Я просто шла в уборную. – Она зябко поджала пальчики ног. – Вот уже шестой раз за вечер. – На глазах вскипели слёзы стыда. – Умоляю. Никому не говорите, Варвара Николаевна. – И добавила ещё тише: – Засмеют ведь.
Она переступила с ноги на ногу. Воронцова проследила взглядом за её движением.
– Жжётся? – деликатно предположила она.
– Горит, – Рубинштейн жалобно захныкала. – Ужасно горит.
– Душа моя, – Варя ласково погладила её по голове. – Вы, вероятно, застудились. Босиком нельзя ходить. И сидеть на холодном.
– Вы тоже босиком, – Юленька неловко вытерла ладошкой слёзы.
– И мне нельзя, – согласилась Воронцова. Она обняла девочку одной рукой за плечи и повлекла в другую сторону. – Пойдёмте разбудим вашу классную даму и отведём вас в лазарет. Со мною тоже подобное случалось. Ужасно мучительный недуг. И весьма стыдный, соглашусь с вами. Но, к счастью, лечению поддаётся.
– А… – протянула Юленька, но завершить вопрос не решилась.
– Никому не скажу, обещаю, – заверила её Варя.
Ей сделалось невыразимо жаль несчастного ребёнка. Уж лучше бы Рубинштейн затеяла новую безобидную шалость, нежели страдала от расстройства мочевого пузыря.
Воронцова отвела девочку к её классной даме и всё ей объяснила, а когда Юля с наставницей ушли в лазарет будить доктора, возвратилась к себе и наконец уснула.
Но снился полнейший сумбур. На карнавальном балу все гости были в одинаковых масках красного кардинала, и Варя никак не могла отыскать среди них Германа Обухова. Ей постоянно попадались какие-то безобразные старики. А потом она вдруг увидела Якова в юнкерской форме. Он стоял посреди зала в луже крови и словно не мог понять, откуда она взялась. Когда же Варя приблизилась к нему, чтобы узнать, не ранен ли он, Яков превратился в красную птицу и улетел в раскрытое окно, не сказав ни слова.
Наутро она проснулась совершенно разбитой. Пыталась восстановить в памяти подробности сна, но они напрочь истёрлись. Истаяли вместе с промозглым перловым [39] туманом, который разлился по саду от самой Невы.
Глава 14
Maman [40] – так институтки звали промеж собой начальницу – поехала на бал с ними в сопровождении трёх классных дам.
Светлейшая княжна Ливен, разумеется, карнавального костюма не надела. Подобное ей не пристало. Однако строгое платье из тяжёлого тёмно-вишнёвого шевиота и матового шёлка смотрелось на этой внушительной даме весьма презентабельно.
Елена Александровна была женщиной крупной, высокой и слегка склонной к полноте. Лицо её удивительным образом сочетало доброту и строгость, и, хоть не отличалось привычной привлекательностью, все находили светлейшую княжну приятной и обаятельной. Елену Александровну, особу культурную и весьма образованную, почитали в высшем свете. Вот и сегодня перед ней открывали двери, мужчины кланялись с почтением и стремились поцеловать округлую руку в белой лайковой перчатке, а женщины приседали в реверан-сах и пускались в любезности на французском или немецком.
Группа старших смолянок в пёстрых карнавальных костюмах чинно шла за нею следом. Несмотря на разнообразие нарядов, всё равно угадывалась их принадлежность к общему институту.
Замыкали шествие классные дамы в синих платьях. Все три имели при себе ажурные серебряные полумаски на тонких ручках. Подобным можно было лишь подчеркнуть официальную роль на празднике, но никак не выделиться.
Каких только нарядов здесь на празднике не было! От расшитых национальных костюмов до сложных платьев образа маркизы де Помпадур – все они пестрели богатством и изысканностью, стремясь перещеголять друг друга и вернее запомниться. Разумеется, воспитанникам и воспитанницам казённых учебных заведений наряжаться чересчур вызывающе не разрешили, но и в незамысловатых на первый взгляд нарядах имелись изюминки.
Кроме того, мода на русский национальный костюм никуда не делась. Впечатления от костюмированного бала 1903 года, который состоялся в Зимнем дворце, не истёрлись ничуть. На нём вся знать веселилась в великолепных нарядах допетровских дней. Кафтаны из золотой и серебряной парчи, сарафаны, усыпанные жемчугами кокошники, одеяния стрельцов, сокольничих и бояр – все они придали и без того яркому светскому развлечению особое незабываемое настроение, которое после стремились скопировать многие в последующие годы.
На празднике в Михайловском замке бриллиантов и мехов, конечно, было значительно меньше. Да и фамильные драгоценности молодёжи никто надевать не разрешил. Но старшее поколение позволило себе чуть больше роскоши в костюмах, а младшее обошлось бисером и яркими тканями. Об этом маскараде было известно ещё в июле, и многие девушки не без удовольствия потратили летние каникулы на собственноручный пошив нарядов.
Переливались шелка и парча. Мягко шуршали многослойные юбки. Позвякивали бусы-рясны на кокошниках и повойниках. Атмосфера сказки царила в залах Михайловского замка. Она смешивалась с лёгкой музыкой и сладкими ароматами духов, вызывая волнующее покалывание в ладонях и стопах.
Нарядная молодёжь потихоньку заполняла просторные, богато украшенные помещения. Чинные светские расшаркивания, низкие поклоны и глубокие реверансы удивительным образом сочетались с неофициальными весёлыми приветствиями промеж родственниками. Кто-то обнялся. Кто-то расцеловал дочь в обе щёки со всей присущей родительской радостью.
Воронцовы на балу не ожидались, но Варя нисколько не тосковала. Напротив, она была рада, что не придётся объясняться с матушкой или развлекать сестру или братьев, раз ей нужно отыскать Германа Обухова для разговора. К счастью, не все люди были в масках. Почти никто не скрывал лиц. Да и её саму узнать было бы несложно.
Варя пришла на праздник в наряде, который Марина Быстрова восторженно окрестила Царевной Лебедь. Это был русский народный костюм: поверх белой шёлковой рубахи с высоким воротом-стойкой и с широкими у плеча и зауженными на запястьях рукавами надевался приталенный сарафан из изумительной перламутровой парчи. Сарафан сбегал до самого пола к сапожкам из белёной кожи с загнутыми мысами. Вышивка искусственным жемчугом украшала подол, манжеты и ворот. А три нити из такого же фальшивого жемчуга свисали от кокошника под подбородком. Головной убор был небольшим, но весьма искусно оформленным серебряной канителью и более мелкими жемчужинами. Свои карамельно-рыжие волосы Варя заплела в косу и украсила белой лентой. Воронцова душой не кривила: она себе в этом наряде нравилась. Чувствовала себя если не сказочной царевной, то настоящей княжной. А ещё Варя платьем очень гордилась, потому что сама трудилась над ним и мало кому из домашних позволила помогать ей.
Шедшая подле неё в паре Марина