Земля под ногами вдруг утратила твёрдость.
Яков оказался подле неё и придержал за талию, но Варя отстранила его строгим жестом.
– Всё хорошо, – прошептала она побледневшими губами.
Её взгляд заскользил дальше по листу. Чернильная запись была одна. Прочие были карандашными. Всё сплошь математические расчёты в столбик. Кажется, какие-то деловые сметы для клиента.
– Давыдов взял первый попавшийся листок, чтобы выполнить срочные подсчёты, оттого и схватился за эту записку. Иначе наверняка бы уничтожил её, – пробормотала она, пытаясь вникнуть в смысл цифр. Но, помимо математических действий, разобрала лишь букву «м» в нескольких местах. – Эм? Метры?
Она нахмурилась.
– Да я вас умоляю, – не выдержал Яков. – Здесь явная угроза. Даже я со своим никчёмным образованием сельской школы это понял. А вы про какие-то метры! – Он подался к ней. – Вы в опасности, Варвара Николаевна.
Но Воронцова сохранила остатки хладнокровия и ответила, глядя на него снизу вверх:
– Это просто записка. Это не улика. Речь может идти о ком угодно.
Яков поморщился.
– «Бочкой» называют для секретности тот подвал под фабрикой, где проводятся кулачные бои, – он ткнул пальцем в записку. – Я уверен, речь идёт про вас.
– Ох, – только и смогла выдохнуть она.
Варя свернула листок и спрятала его в рукав.
– Подписи нет, – Воронцова старалась рассуждать здраво и не поддаваться панике. – А не попался ли вам под руку пустой конверт с обратным адресом или иные улики?
Яков покачал головой. Он глядел на неё как-то странно, с непривычным вниманием. Будто в карнавальном костюме со всеми этими фальшивыми жемчужинами и кокошником она сделалась другим человеком, в котором признать прежнюю Варю юноша не может.
– Только документы. Сплошь счета, гроссбухи, накладные, договора, – перечислил он. – Почерк Давыдова, кстати, очень похож на тот, которым была написана записка для вас в тот день, когда Штык вас выманил на встречу к реке, – припомнил юноша, а затем добавил: – В камине я нашёл обрывки жжёной бумаги, но ничего толкового. В основном, просто пепел. Полагаю, Давыдов не только вёл законные дела, но и стряпал для клиентов «чёрную бухгалтерию».
– Фамилии Драйер, Куракин, Нелидов, Баранов или Обухов вам не попадались? – с надеждой спросила Варя.
Но Яков снова покачал головой.
– Не припоминаю таких, простите. Я слишком торопился, – он виновато нахмурился. – Записку эту нашёл на столе в стопке среди прочих похожих бумажек с арифметикой, потому и заметил её. Но когда заметил, сразу про вас подумал. Хотел предупредить, но никак не мог до вас добраться. Вы в своём институте – что в неприступной крепости. Оттого я и решил наняться сюда на праздник, чтоб уж наверняка с вами увидеться и лично всё сказать.
Он умолк. Его тёплый, участливый взгляд показался Варе вполне искренним.
– Вам нужно что-то предпринять, и срочно, – продолжал Яков, стоя к ней так близко, что она видела каждое светлое пятнышко в его карих глазах. А затем он, будто исподволь, добавил: – Молодой граф Обухов здесь. Я заметил его в зале среди гостей. Отыщите его как можно скорее. Быть может, проку вам от него будет больше, чем от меня. И всяко больше дворянской протекции.
А потом он решительно отступил от неё, потому что на лестнице раздались отчётливые шаги. Кто-то поднимался.
Яков быстро застегнул пуговицы на ливрее и подхватил с подоконника поднос, а потом, ни слова не говоря, поспешил к лестнице. Варя же заторопилась к дверям в зал. И уже проходя сквозь них, она услышала, как другой слуга с раздражением в голосе распекает Якова за то, что тот отлынивает от работы.
Ей сделалось ужасно совестно. Из-за неё ему приходится терпеть несправедливый выговор. Он нанялся, чтобы увидеть её и предупредить. Даже нашёл её вперёд Германа. А теперь Варя вынуждена оставить его, чтобы отыскать Обухова. Ему следовало взглянуть за записку, которую раздобыл Яков. Быть может, почерк окажется знакомым. Сама же Воронцова не могла отделаться от ощущения, что прежде где-то видела подобное начертание букв – округлое и широкое, не щадящее места вовсе.
За несколько минут её отсутствия гостей прибавилось, а музыка стала веселее и торжественнее. Водоворот блестящих платьев и ярких костюмов царил на паркете, где уже танцевало множество пар. Сквозь распахнутые широкие двери открывался вид на анфиладу просторных залов. Гости прогуливались и общались. Некоторые пробовали угощения, но весьма сдержанно, чтобы не нарушать приличий и не показаться чересчур голодным. Старшее поколение любовалось воспитанниками и рассказывало им истории о собственной молодости, без которых просто не могло обойтись. Начальство институтов и классные дамы зорко приглядывали за порядком. Им хватало одного лишь строгого взгляда, как бы невзначай брошенного на танцующую пару и слишком громко говорящих молодых людей, чтобы они немедля прекратили и разошлись. Веселье весельем, но правил хорошего тона никто не отменял.
Все подруги танцевали. Даже равнодушная к светским развлечениям Малавина не стала исключением. Кавалер у Додо был ещё более долговяз, чем она. Его уши топорщились, а кадык выделялся над воротником острым гребнем, но лицо он имел вполне приятное. Кажется, Додо радовалась его компании.
Танцевали и сёстры Шагаровы. Наденька веселилась при этом особенно. Анна же сохраняла чинный и благородный вид. Впрочем, их молодых людей, высоких и широкоплечих юношей, это нисколько не смущало.
В кавалере Эмилии Драйер отчётливо угадывался студент. Не столько из-за круглых очков в золотой оправе, сколько из-за телосложения вообще. Юноша выглядел изящным и холёным.
А вот новый партнёр по танцу у Быстровой своими чернявыми усами, озорно подкрученными вверх, напоминал гусарского поручика. Костюм стрельца на нём только усиливал ассоциацию.
Княжна Голицына кружилась в центре зала, как настоящая царевна. Её кавалера Варя узнала сразу. Это был один из её кузенов по матери. Он частенько приглашал Венеру Михайловну во время балов, чтобы как бы невзначай обсудить важные семейные новости.
Но Воронцову привлёк молодой человек в боярском наряде, которого из-за меховой шапки с парчовым верхом она признала, лишь когда он обернулся. На нём был расшитый изумрудно-зелёный кафтан с высоким воротником-козырем и полами до колен, подпоясанный широким кушаком из рубинового бархата с золочёными кистями. А ещё остроносые сафьяновые сапоги, в которые были заправлены широкие тёмно-серые шаровары. В таком одеянии статный, аристократичный Герман Обухов со слегка утомлённым взором и жёсткой линией губ выглядел не просто боярином, а настоящим королевичем.
Впрочем, всякая усталость стёрлась с его лица, едва их с Варей взгляды встретились.
Герман Борисович что-то сказал своим собеседникам, попрощался коротким наклоном головы и направился прямо к Воронцовой.
– Варвара Николаевна, моё почтение, – он поклонился, после чего подал руку. – Вы позволите?
– Герман Борисович, рада встрече, – борясь со вскипевшим волнением, как можно сдержаннее, ответила Варя.
Обухов запечатлел вежливый поцелуй на её руке. Поднял глаза, серо-зелёные и проницательные. Но руку не отпустил.
– Вы превзошли всех, не побоюсь признаться. – Его губы тронула улыбка, которая могла бы оказаться шире, если бы не толпа свидетелей вокруг. – Кто шил ваш восхитительный костюм?
– Я сама.
Брови Германа приподнялись.
– В таком случае моей похвалы недостаточно, потому как подобное мастерство стоит оценить втройне высоко, – он улыбнулся отчётливее.
– Благодарю вас. – Варя присела в реверансе, продолжая держать Обухова за руку.
– Смею я надеяться, что вы подарите мне танец?
– После