«Казачий заговор – тайный, что вытянет с того света», – стучал в сердце шепот Богдашкин. Слова так и остались в памяти, словно втиснутые каленым железом.
А Богдашка с той поры вечер через вечер ходил к Нютке учиться грамоте. Забавник и говорун, он оказался усидчив, прилежен и скоро писал чище Нютки.
4. Прорубь
Коромысло крутилось, терло плечи, старые кадки вихлялись, будто решили свести ее с ума. Вода в кадушках да лоханях закончилась, и братцы велели ей сходить на Туру. Помыкали, заставляли работать, будто холопку, ворчала Нютка. А сама знала: то обычная бабья юдоль.
– Идти на Туру – нашли дуру, – придумала она потешку. И повторяла раз за разом, прогоняя обиду.
Казаки, возводившие острожек на обрывистом берегу реки, прикинули: тяжко носить воду через главные ворота. В добротном тыне, в самой его сердцевине, прорубили лазейку, да так, что с первого взгляда и не разглядеть.
Афоня, открыв ей тот лаз, сказал: «Ты не оскользнись, милая. Ежели что, кричи», Нютка благодарно улыбнулась.
Скользок да опасен склон. Ежели бы на ногах были старые коты, так и полетела бы к реке. Несколько дней назад Богдашка принес свои сапоги, латаные, чуть скошенные набок, шитые из меха и кожи. Нютка как засунула в них ноги, так взвизгнула от счастья. Расцеловала Богдашку в обе щеки, тот покраснел и вылетел из избы. «Повезло ему», – сказал Ромаха с завистью. А Синяя Спина промолчал.
Нютка придерживала кадушки, ступала осторожно, примеряя каждый шаг, а не дойдя до ледяной кромки, сбросила с плеча надоедливое коромысло и застыла. Пред нею открывался вид такой красоты, какого она за недолгую свою жизнь не видала.
Тура несла свои воды, как говорили местные, с Камень-гор до полноводного Тобола, а сейчас, укрытая толстым льдом, спала. Заснеженное полотно реки, дремучие леса, что высились на противоположном берегу, огромные камни, будто насыпанные здесь неведомым великаном, – все казалось особым, из старинной былины. Здесь был иной мир. Чем отличался он от земель, где выросла, сказать не могла, но самим сердцем своим ощущала, как привольна Сибирь, как могуча и величава она.
Даже для той, что оказалась здесь супротив воли.
Нютка вдохнула морозный воздух, сильно, до боли в груди. Он пах свежестью, хвойной смолой и чистым снегом. Нютка поправила шкуру соболя, что так и носила у шеи, и взялась за пешню. У самого берега обитатели острожка продолбили полынью, немалую, длиной в сажень, шириной в аршин. Морозное утро затянуло ее свежим ледком, и Нютка умаялась, пока разбила его.
– Не дается? А ты задом сядь да растопи, – услыхала за спиною голос. И был он словно речной лед – холодный да колкий.
Не выпустив из руки пешню – может, еще пригодится, – Нютка обернулась. По косогору быстро, будто и не замечая уката, спускалась молодуха. Обряжена она была в крытую красным сукном шубу и новые ичиги [18] – о таких Нютка и не мечтала. Молодая баба казалась разгневанной – на полных щеках цвел румянец, пустые, без кадушек, руки размахивали, словно так и хотели ударить.
– Мой зад не для таких дел, – ответила Нютка, дивясь своей смелости.
О том же подумала и молодуха – она встала напротив и уперла руки в бока. Меж ними повисло тягостное молчание. Обе не двигались с места и словно пытались переглядеть друг друга. Только всяк знает, в том мало толку.
Молодуха была куда ниже ростом, чем Нютка, – и косогор сглаживал эту разницу. Круглолица, пышна грудью и бедрами – всем хороша, если б не оспины, изрывшие лицо. И не дурной нрав.
Нютка на второй день житья в остроге узнала, что в мужском царстве есть бабья душа. Возрадовалась, пискнула: «Подругой будет!», хотела бежать к ней в избу, знакомиться. Ромаха усмехнулся и сказал: «Не надо бы». Тогда же они встретились на улице, возле амбаров, молодуха прошла мимо Нютки, не подарив ни слова. Будто они были знакомы друг с другом и меж ними пробежала черная кошка. А сейчас…
– Для каких дел твой зад? Перед моим Афонькой вилять? – Серо-зеленые бешеные глаза ее сузились.
И на дне их Нютка углядела многое.
– Не надобен мне Афонька, – растерянно сказала она и отступила на шаг.
– Мало тебе двух братцев. Еще и остальных казачков подавай! А это видела? – Домна выкинула вперед крепкую руку и сунула Нютке прямо в лицо сложенный кукиш. – Говорить с ним не вздумай, подальше держись.
– А иначе что? – Нютка чуяла за спиной своей полынью, без ледка, полную холодной водицы. Ежели туда…
– Иначе прибью, – сказала Домна и добавила пару грязных ругательств. Она пнула загнутым носом ичига кадку, та неохотно покатилась и застыла в вершке от проруби.
Баба подошла к Нютке еще ближе, обдала дыханием – и лука, и рыбы в нем было вдоволь, – помедлила чуток, словно наслаждаясь испугом, который ее противница не могла скрыть. А когда Нютка молвила: «Попробуй», толкнула со всей силы – и Нютка повалилась на спину, туда, в темную хладь проруби, навстречу водяному царю.
* * *
Оконца в башне узкие, да света хватает. И не оконца вовсе – бойницы. Ежели кто полезет, встретит его пищаль, остановит, вразумит порохом…
Он устроился на полу – казаки давно постелили старые шкуры, чтобы смягчить дозор. Узелок за узелком, молитва за молитвой – вервица всякий дозор была с ним. Четки плели монахи, да с благословением Божьим. Мирскими руками их можно было испачкать. Только Петрова вервица была особой, хранила благословение семьи и того, кто любил его больше всех.
– Отче наш…
А что еще делать? От рассвета до заката сидеть здесь, пялиться, пытаясь на белом полотне углядеть мелкие точки – обозы, всадников, неясных людишек, что могли нести опасность Верхотурью.
Каждодневный круг забот вовсе не тяготил его. Напротив, приносил довольство собой, службой царю и малым острогом, что словно по насмешке судьбы звался то Рябиновым, то Петровым. Товарищи иногда подшучивали: мол, станешь здесь слободчиком, так переименовывать не надо будет. Петрова слобода.
Но в их смехе не было злости. Петр хорошо знал каждого из них: съели вместе не один пуд хлеба, спали у одного костра, отстреливались от ворогов, в одной реке тонули. Он и не помнил иной жизни: как пятнадцати лет был поверстан новиком [19], так и служил государю. И не его вина, что смутные времена отняли честь и семью…
Зимою 1614 года он, шатаясь от голода и лишений, пришел в Верхотурье. Много воды