Братцы были заняты своими делами, и Нютка отдыха не ведала, обстряпывая да обстирывая тех, кто волею судьбы стал ее домочадцами. Но голова была занята иным.
Нютка и сама не понимала, что с ней творится.
Всякое утро, день или ночь ее осаждали думы. Не хотелось звать пленителя Синей Спиной. Ходил он теперь в тулупе, а не в синем кафтане. Да и прозвание будто унижало его.
Она пробовала на вкус имя Петр.
Апостол, что основал Церковь, изгонял бесов и исцелял больных. Камень, за которым можно спрятаться [25]. (О том Нютка помнила со слов отца Евода, еловского священника.)
Достоин ли славного имени тот, кто купил ее у Басурмана? А тот, кто глядел на нее жадно, как будто решил съесть, прижимался своим горячим телом? Целовал безо всякого стыда? А потом отворачивался, словно забыл про Нютку, дочь Степана Строганова?
Нет, лучше звать Страхолюдом. Правда, испугаешься его изуродованной личины и силы, идущей откуда-то из самых глубин.
Нютка прижала ладони к горящим щекам. Не было в жизни ее такого морока, такой муки. Где остался озорной Илюха и его насмешки, где парни, коих встречала на пути? Все осталось где-то там, за крепкими стенами Рябинова острога, за верстами долгого пути по сибирскому лесу.
Теперь денно и нощно видала перед собой страхолюдие, шрам на все лицо, красные губы. И молилась: «О, святый великий апостоле Петре! Не отвержи мя, рабу твою», чтобы нареченный в честь святого оставил ее в покое.
* * *
Все обитатели острожка утром собрались у главных ворот по велению десятника Трофима. Звали только казаков, но Нютка, испросив разрешения у Страхолюда и получив в ответ: «Иди, коли делать нечего», пошла вслед за ними.
Ромаха приноравливался к ее шагу, ступал медленнее, и, когда она, оскользнувшись на пролитой кем-то и обратившейся в ледок воде, чуть не упала, протянул руку.
– Поторапливайся, Трофим ждать не будет, – тут же велел Страхолюд.
Младший братец улыбнулся Нютке и побежал вослед старшему.
– Не ублажаешь Петяню. – Домна догнала ее, заставила согнуть руку колечком, продернула туда свою. – Довольный мужик так не злобится.
– А шла бы ты к своему Афоньке. Сама разберусь, – ответила Нютка и дернулась в сторону, лишь бы избавиться от назойливой молодухи.
И разлюбезные разговоры, и обещание Домны помочь – все застило каким-то горячим туманом. Одно стучало в ней: «Оставьте меня!»
– Да ты чего фырчишь? Ишь какая, ровно кошка, которой прищемили хвост, – захохотала молодуха, ничуть не обидевшись. Тут же зашипела, передразнивая Нютку: – Ш-ш-ш, я Нютка ш-ш-шлая.
Та не выдержала, расхохоталась, и к воротам они подошли так, будто размолвки и не было. Домна, не отпуская Нютку, обошла каждого из казаков, каждому что-то молвила, осыпала их улыбками и веселыми словечками. Нютке оставалось лишь удивляться ее умению хорошо обходиться со всяким.
– Егорушка, слыхивал поговорку? Лежит бугор между гор, пришел Егор, унес бугор, – говорила она Рылу, тому самому казаку, что дразнил Нютку, обещал забрать в свою избу, когда нынешнему хозяину надоест.
«Да как можно с таким шутки шутить!» – думала Нютка, отворачивалась от Домны и ее собеседника, глядела на братцев.
– Лежит бугор между ног, – ответил Рыло, оба захохотали.
Домна заливалась так, будто что дивное услыхала. Бесстыжая она все-таки. Да чего ж удивляться! Сколько всего пережила. Потеряешь стыд за ненадобностью.
– Синеглазая, слыхала? – Рыло подошел к Нютке близко, да так, чтобы не могла она отвернуться. – Про бугор слыхала? Поглядеть не хошь?
– Оставьте вы все меня! – выкрикнула Нютка. – Оставьте! Я вам не баба срамная, не для утех. Ежели меня пальцем тронешь, прирежу! Слышал, Рыло! А на бугор твой куцый глядеть вовсе не буду. Без него придется жить, ежели от меня не отстанешь!
И тут же поняла, что все стоявшие у ворот услыхали эти слова; что Петр Страхолюд оборвал степенную беседу с Трофимом и пошел к ним; что Ромаха открыл рот в удивлении; что десятник Трофим в высокой куньей шапке, который собрался было уже говорить о чем-то важном, досадливо махнул рукой.
Как она и решилась на подобное, Нютка не знала. Домна не раз говорила ей, что должна уважать да почитать каждого из живущих здесь; что могут наказать ее за непослушание, выгнать голой на мороз или отстегать плетью; что для местных баба – вовсе и не баба, а так, безделица.
– Все слыхали? Страхолюдова девка что позволяет себе!
Голос Егорки Рыла стал тонким, будто и не мужик кричал. Нютка тому порадовалась: задела ублюдка за живое, осрамила. Теперь и наказание не так страшит.
– Слыхали, чего говорит!
Нютка вытерла капли, что долетели до лица. Ужели может такую пакость сотворить Господь? Не парень – дерьмо ходячее. А Рыло все надрывался, словно хотел, чтоб его услышало все окрестное безлюдье.
Петр Страхолюд подошел к ним, и гнев плескался в его глазах. Ужели Нютку будет уму-разуму учить? Мамушка…
Рыло повернулся к нему с новым криком на губах: «Отхлещи свою…», да только слова поперек горла встали.
Нютка вроде и головы не отворачивала, все глядела, кусая губы. На раскрасневшегося, брызжущего слюной. На спокойного, но такого сильного, с искалеченным лицом.
Да так и не поняла, как Рыло, вечный ее обидчик, оказался на утоптанном снегу: вот только хорохорился, а здесь уже оказался барахтающимся на спине, словно щенок. Страхолюд прижал его коленом, молвил тихо, но с такой убедительностью, что Нютка задержала вдох:
– Ежели девку мою тронешь… или слово худое скажешь, или даже подумаешь о чем таком – я тебе покажу.
– Хряпнул [26] так хряпнул, – протянул обычно невозмутимый Оглобля.
Петр Страхолюд не стал смотреть, как Рыло поднимается и отряхивает снег и сор со своих портов. Как его приятель, молчаливый Пахомка, помогает ему, хлещет рукавицей по спине, а сам, не сдерживаясь, кривит губы, то ли злорадствуя, то ли думая о чем другом.
– Гляди, как налетел на него. Такого не дай боже разъярить, – шептала на ухо Домна.
И еще что-то про Петра, Рыло и мужские драки, да Нютка ее не слушала.
Вновь и вновь падал перед ее глазами пакостный свинорылый парень, вновь и вновь Петр тихо и даже ласково повторял угрозы. А сердце билось часто-часто, не желая успокаиваться и возвращаться к обычной жизни.
Но все собравшиеся давно забыли о такой безделице, как малая распря меж казаками, –