Следующим утром все маялись головой. Только Петр сидел у ворот, соблюдая службу. И Афонька, всегда трезвевший на раз-два, пришел потрепать языком.
– Макитра-то хилая оказалась, – вздохнул он. – Шубейку расстегнули, помяли легонько – и кирдык [43] ей.
– Не кирдык, – веско ответил Петр.
Оба замолчали.
Устроившись на завалинке, Афонька колдовал над пищалью, той самой, что отобрана была у татей. То ли со злости, то ли от неосторожного обращения пружина, что упиралась в носок курка, ослабла.
На улице немного морозило, но солнце, яркое, будто спутавшее зиму с весною, пригревало.
– Ежели Бог сбережет, так и выживет, – успокаивающе сказал Афонька.
Пружинка вылетела из ложа своего, стукнула его по щеке и упала куда-то меж досок. Мужик, кряхтя, принялся искать ее.
– Малая она, а сила в ней ого какая.
Остроглазый Петр высмотрел пропажу, отдал товарищу. И оба так и не поняли, о пружине или синеглазой девке он говорил.
* * *
– Нютка, что ж покоя тебе нет? – спрашивала мать. – Из дома убегла, неведомо где да неведомо с кем живешь. Пропащая ты.
Нютка пыталась объяснить: вовсе не убегала, похитили ее да увели далеко от дома. Не пропащая она вовсе. В таких бедах сберегла себя, честь девичью. Не далась в руки злыдням, что так и вились вокруг.
Только матушка не слушала ее, продолжала гневливое, обвиняющее. Нет чтобы прижать к груди и назвать своей доченькой…
«Матушка, отчего же ты исчезла из жизни моей?» Нютка плакала, точно малое дитя, стыла от тоски и тут же горела, то ли в костре, то ли в печке.
– Совсем худо ей.
Женщиной сказано, да не матушкой.
– Того и гляди…
– Язык бы твой отсечь, – говорил кто-то низким угрожающим голосом. – Из-за тебя, дурной бабы, сбежала… Ты с разбойником свела, ты надоумила, будто змей-искуситель.
Женский голос, вроде тревожный, да с ленцой. Мужской – густой, темный, да с таким страхом… За нее, что ль, Нютку, боится?
– От тебя хотела сбежать. Ты девку сгубил! Чего решили, что врет она про отца да прочее? Ежели правду говорила? Сам ты виноват, Петяня, во всем. Об одном думаете, за людей баб не держите, а потом кто другой у вас виноват.
Мужской голос не ответил на те обвинения, да не было в них надрыва, злости.
«Домна», – поняла Нютка, не раз ее слышала сквозь горячку. Мягкие руки поили, кормили, иногда раздевали и обтирали прохладной водицей.
– Ужели помру? – думала. – Обидно, пожила мало.
Вслух, что ль, сказала?
– Не помрешь! Смертушка-то не станет с нами связываться!
Женский голос стал сочнее, в нем был и смех, и что-то неуловимое. Нютка попыталась понять… Но вновь падала куда-то в бездну, говорила с матерью, плакала навзрыд и боялась смерти.
* * *
– Митрий, Митрий, поговорить надобно.
Баба пришла к кузнице, словно было невтерпеж. Вызвала на крыльцо – сын ее только махнул рукой: мол, иди, не отцепишься.
– Да ты на меня хоть глянь.
С удивления он на бабу-то зыркнул и сразу глаза отвел. Чего ей надобно-то? Глаза у бабы оказались зеленые, мутные, как вода в стоячем озерце, да зато со смешинкой.
Чего ж бабам этим неймется? Прогонять собралась, да еще смеется. О таком надо мужикам с глазу на глаз говорить. Сын ее одыбал, кашу мисками хлебает, а заслал ее… Привык за материну юбку прятаться.
Басурман понял, что нарочно нагоняет в себе злость, и отвернулся, вперившись взглядом в кривую улочку, где за каждым тыном вился дым – стояли кузни.
– Сынок со следующей седмицы-то вернется. Вот!
Голос ее был светлым, молодым – шутка ли, сын выздоровел. А ему-то что за радость? У него один сынок помер, второй остался где-то в Обдорье. Басурман чуть не сказал ругательство, похабное, дурное: чего бы он с ней сделал да как.
Вдруг понял, что и верно бы сделал с бабой, только не силой, по добру. Что за дурость-то полезла? Старик ведь… И она старуха. Сейчас скажет: прощевай, кузнец, скатертью дорога.
– Слава богу-то, хворь ушла. И кузница осталась за нами… Ежели бы не ты… Митрий, ты ж не смейся, баба я темная, все ж думаю, Богом ты послан. Нам помог.
Басурман все глядел вниз, на свои стоптанные сапоги, на снег, что, примятый человечьими ногами да лошадиными копытами, чернел возле кузни. А как услыхал, что Богом он посланный, так, ежели бы мог, засмеялся в полный голос. Чертом, шайтаном послан – никак не Богом! Вот учудила!
Но он крепился, молчал.
– Мы с сынком-то порешали. Будете в кузне вместе. Так и работы больше одолеете. Платой не обидим. И вот… – Баба замешкалась, словно хотела сказать важное, да никак не решалась.
Басурман согласился. Не пел, не плясал, в бабью зелень не глядел. А все ж, когда пошла Дарьица по улице, долго стоял, будто провожал глазами: крепкая баба, не переломишь. И поступь быстрая, хоть подол в ногах путается. Во всем темном, как из землицы выросла, а платок молодухин, светлый.
Дарьица вдруг поумерила шаг да обернулась резко. Басурман и в кузню зайти не успел.
Засыпал вечером, ворочался. Старик-хозяин давно храпел – так, что тряслись стены. А он все перекладывал мыслишки из одной стороны в другую, а потом понял, что со ртом его чего-то случилось, с губами. Пощупал пальцами под усами длинными, под бородой. Все верно, улыбался.
Басурман, посланный Дарьице самим Богом. Смехота!
* * *
Дюка отправили с подвернувшимся отрядом атамана Кротова в Верхотурье. Вывели из темницы, а попросту погреба, рытого в левой башне острога, а тать кричал, бился в конвульсиях и обещал всем удушить. Плюнули ему вослед и забыли.
Тем же днем Трофим велел похоронить подельников татя. Христианский долг велел предать земле всякого усопшего. Но когда казаки вернулись к тому месту, где Петр уложил в схватке татей, увидали: от них остались кости да клочья одежи.
Вырыли в снегу ямину, убрали кости и черепа – один из них исцарапан был чьими-то настойчивыми зубами. Петр и Афоня отыскали камни покрупнее, их немало громоздилось по берегам малого притока Туры, водрузили сверху. Хотя звери и так сотворили с татями все, что им было надобно. Но так повелось: зимою мертвецов засыпали камнями, не землей.
– Упокой, Господи, души усопших раб Твоих, – бормотал Афонька, и Петр чуть слышно вторил ему.
На душе скребли кошки. Все ж он, Петр Страхолюд, убивец. На его стороне правда, на их – зло, да вдруг на Страшном суде сочтут и это грехом?
Рыло отыскал в сугробе саблю с