– Петяня молитву почитал, вервицей своей потряс – и довольно, – сказал неразборчиво Трофим. Он уткнулся в полок, изредка покряхтывал. Ромаха дело свое выполнял со всем рвением.
– От моих молитв толку мало, – буркнул Петр. – Пойду я…
– Ты чего ж? Айда со мною в прорубь. Первыми зады окунем.
Афонька не успокоился, пока не отхлестал друга веником, не вытащил из бани на морозный воздух. Ночь была тихой и звездной, такой, как и положено. От разогоряченной кожи шел пар. Он окутывал их, голых, беззащитных посреди бескрайней тайги.
– Раз, два – в прорубь!
Петр последовал за Афонькой, спустившись с деревянного настила в разверстую водную пасть, окруженную толстой кромкой льда. И его тут же обжег холод, столь сильный и всеохватный, что сразу его и не почуял. Ощутил, как встали дыбом волосы на груди, как перехватило дыхание. Афонька кричал, ликуя от этого холода, а Петр, безмолвно проведя несколько мгновений в проруби, понял, что и от смерти сейчас недалеко. Еще раз, два – и сердце может остановиться.
– Живой? – зачем-то спросил Афонька.
Петр кивнул, не думая, видит ли его друг в сгустившемся зимнем сумраке.
Они вылезли из проруби, цепляясь озябшими пальцами за помостки и опасаясь того темного и ледяного, что осталось за их спиной. Вбежали в вожделенный горячий зев бани, обновленные, полные неясного восторга перед этим днем, прорубью и милостью Господа, дарующего им жизнь и ее радости.
– Надо всему радоваться да о худом не маяться, – сказал ему Афонька потом, когда они, накинув на голые тела тулупы да порты, счастливо хохочущие, будто мальчишки, шли в острог, в свои избы, Афонька – к Домне, а Петр – к той, о ком думать боялся…
По дороге Афонька сказывал, что пойдет с Домной в баньку, когда тьма опустится на острог. И что они там станут делать, всякому было ясно. Афонька знал толк в радостях, умел не изводить себя совестью да раскаянием.
Петр подождал на взгорке у острожного тына, пока нагонит его Ромаха. Головенка его покрыта была наледью, и старший братец велел натянуть колпак.
– Ты сегодня иди спать к старому Оглобле, – велел он Ромахе.
Тот кивнул, рванул от него, словно испуганный, а на бегу стащил колпак со своей мокрой головенки.
* * *
В Тюмень вела старая Казанская дорога, что проходила через уфимские степи. По ней ехали гонцы и государевы люди, иногда там бегали колодники и тати. Илюха выискивал пришедших по старой Казанке, донимал: не слыхали про синеглазую девку? Язык смозолил.
– Ужели так за дело хозяйское радеешь?
Сазонка Быков как-то незаметно стал Илюхе вроде друга. Надо же с кем-то разломить краюху, пошутить или пожалиться, что пальцы застыли – аж не чуют ничего.
Был Сазонка молод, широк костью, отличался бойким языком и наглостью. Любил в равной степени вино и саблю – и тем был похож на Илюху. Вместе они уходили в ночь, ежели надолго оставались в каком острожке или слободке, искали баню иль кабак, поили служилых, гулящих, затевали разговоры про людей и места разные, да вели все к одному. Хорошим помощником стал Сазонка.
Потому ответил ему честно.
– Мы с дочкой хозяйской вместе по деревне бегали. Вот такие были, – показал рукой пониже стола, отрыгнул и продолжил: – А жениться хотели. Так что я и за хозяйское радею, и от своего не откажусь.
– На дочке Степана и я бы не отказался… – Сазонка загоготал и, увидев, что Илюхе это не по нраву, тут же утихомирился. – Свезет тебе, паря.
– Эх, скорей бы!
Илюха выпил еще вина. Канун Крещения, Светлый праздник, всяк справляет как хочет. Всю Тюмень обошли, даже псов в подворотне – пусто. Теперь по метелям да глубоким снегам ехать в Тобольск. А ежели и там не сыщет, под очи хозяйские и являться страшно. Вдруг осерчает да решит выпороть слугу своего.
– Надо бы еще вина и девку славную – чтобы жизнь повернулась мягким бочком. А, друг?
Тот кивнул и похлопал Илюху по плечу.
Тюмень не обманула, оказалась сговорчивой. Потешились вдоволь, так что и не вспоминали про хозяйскую дочь. Хохотали на всю улицу, пели вместе с неведомо откуда взявшимся скоморохом, лили на срамниц пиво и спьяну клялись друг другу в братской любви.
* * *
Она стояла у двери. Темные волосы, заплетенные в косу. Можно ли удержаться, не потянуть легонько, как в детстве соседскую девчушку. Рубаха, поверх шубейка, перешитая из Ромахиной. Сапоги теплые.
– Одна-то не боишься идти? – спросил он небрежно.
Вдруг подумает, что на срамное он намекает.
– Проводить могу да подождать. Вдруг… – Дальше он не смог продолжить, представив, что она будет внутри, без этой шубейки, без рубахи… Выдержит ли он такое, не сотворит ли беды?
Уверен был: откажется, молвит что-то недоброе, обожжет синим всполохом. А она вдруг сказала:
– Ты обсохни да проводи меня. А то и взаправду страшно идти, Богдашка такого наговорил.
Высох ершик его волос. Рубаху сменил, выпил кваса до самого дна и, догнав ее на пороге, взял за руку. Та была теплая, чуть шершавая от ежедневной работы и послушная – спорить с ним не стала.
Рука об руку они так и шли к бане – быстро минули потайные ворота, спустились по тропке. Ее укатали расшалившиеся казаки, и Петр осмелел настолько, что обнял за тонкий стан Сусанну.
В мыслях он избегал называть ее по имени. Девка, синеглазая, глупая – иначе не говорил. Боялся, что ль, назовет – и тем докажет свое особое к ней отношение?
– Пойду я, – тихонько сказала и высвободилась. Юркая, малая в сравнении с ним.
Кажись, улыбнулась. Или то померещилось Страхолюду?
Он стоял, подпирая спиной теплую бревенчатую стену, представлял, как войдет туда, в клубы пара, как увидит ее… Дальше от образов тех ему становилось худо. Зачерпывал снег, утирал лицо, потное, горячее. Слышал, как там льется водица, как она что-то поет – или отпугивает банника? – и вновь представлял до горячего пота.
* * *
Косы щелоком промыть, да несколько раз – избавиться от дурных снов да страхов. Краса и гордость Нюткина, темные, чуть вьющиеся на радость бесам, они потускнели и оставались на руках во время мытья. А ежели ему придутся не по нраву?
– Расти, коса, густая, не до пояса – до пят, – шептала Нютка, бросала волосы в очаг, где они тлели, источая звериный запах.
Терла шею и грудь, обливалась горячей и холодной водицей. У полка отыскала веник с хвойными иголками – отродясь таким не парилась. Отчего не попробовать?