– Ты чего? – Нютка только что видела сон. Там кто-то вел ее по летнему лесу, мирно жужжали пчелы, жизнь казалась прекрасной.
– Нападут на нас. Нападут! – Ромаха плюхнулся на лавку, сгорбился, обхватил голову руками. – Убьют ведь нас, Нютка. Убьют!
Впервые с Крещения Ромаха заговорил с ней по-человечьи, без враждебности да без хамства. Как подменили его. Теперь он жалостно глядел, будто на мамку, которая поможет и обогреет.
– С чего ж убьют? Обойдется все. Пищали, порох, сабли и, главное, казаки смелые. – Она постаралась сказать так убедительно, как только могла.
Разве не Ромаха сейчас должен был утешать ее?
Ловко, чтобы парень чего не увидал, она накинула на срачицу верхнюю рубаху, набросила платок и, чтобы прогнать страх, обуявший после воплей Ромахиных, захлопотала по хозяйству. Вытащила из печи кашу, налила квасу, взяла миски с ложками. И все говорила, будто каганьке неразумному:
– Вот увидишь, обойдется все.
Ромаха съел две миски каши, успевая рассказывать, как увидал под стенами два костра, как побежал к Петру. А тот распознал татей поганых, пошел к десятнику Трофиму, теперь созывают все хилое население острожка.
– Чего я сижу? – вскричал Ромаха и убежал. – Ты никому не говори, что я тебе… Хорошо?
Нютка тихонько вздохнула и принялась натягивать чулки да иную одежу: ежели десятник Трофим собирал всех, значит, и ей надобно там быть.
– Ромаха-то испужался, поди? – Богдашка уже высовывал свою чумазую рожицу в дверь и улыбался.
Он чуял каждого, знал все про обитателей острожка, маленький, неугомонный и всегда утешающий ее одним своим появлением.
* * *
Светало.
Солнце сокрыто было высокими острожными стенами. Но брусничные всполохи его медленно расползались по небу, знаменуя новый день.
Что он готовил Рябинову острожку? Неведомо откуда налетевшие вороны молчаливо сидели на тыне, точно их тоже ждали на сходе. Сусанна поежилась: черные птицы всегда навевали на нее тоску.
– Сказывайте. Какие думки есть, кто под наши стены явился?
Раздались нестройные выкрики. Вспомнили и сибирских татар, Кучумовых сыновей, что бежали на юг [51], и ойратов, даже нечистую силу – о том пробормотал старый Оглобля. Вороги расползлись жирными черными мухами по снежному берегу Туры – разглядеть, кто там, не могли даже зоркие мальчишечьи глаза Богдашки. Но всем ясно было: не свои, служилые, не промысловики, иначе бы давно явились в гости.
– Чего зазря думать-то? К ним человека отправить навстречу, пусть и узнает. – Егорка Рыло подошел к Трофиму и даже заулыбался: мол, какое дельное предложение.
– Ты и пойдешь, – хмыкнул Афонька. – Видал, у них там пищали есть и луки – позаботились, чтоб добром нас встретить. А тебя, друже, не жалко. Рыло все равно… – И дальше потонуло в хохоте.
Парень рыкнул что-то сквозь зубы, но ответить Афоне побоялся.
– Верно говорит.
Сердце Нютки дрогнуло – Петр до того молчал, а здесь наконец сказал свое слово. И что-то подсказывало: оно будет веским.
– Я пойду к ним, затею разговор. Афоня да Рыло встанут по бойницам.
Обтянутые надоедливым синим кафтаном плечи, короткие волосы, припорошенные снегом… Сусанне захотелось встать рядом, уцепиться за руку, шепнуть: «Не ходи к ним. А ежели тебя убьют? Я-то как жить буду?» Но она стояла в десяти шагах от него, не смея открыть рот.
Все слушали Петра молча. Десятник Трофим прокашлялся, сплюнул в снег слюну, и Нютка тут же почуяла, как плючи [52] ее разрывает ответный кашель. Не ушла хворь, затаилась где-то внутри. «Трофим, родненький, возрази Петру, Богом прошу».
Но десятник одобрил его затею. Только велел взять самую надежную пищаль из тех, что хранились в башне, да не забыть про кольчугу: «хоть дедова, да от чегондь, может, и спасет».
– Глядите, там горит! – завопил Богдашка и показал пальцем на юг.
– Вороны смердячие, подожгли деревню! – Трофим матерно выругался. – Только два сруба поставили. И-ить.
Вороны, словно только и ждали его слов, закаркали и поднялись над острогом. Намекали: ничего доброго не ждите.
* * *
Кажется, недавно Нюта провожала Петра в вогульский юрт, глядела, как собирается он, вешает на пояс суму да нож. Не было в ней тоски, тягучей тревоги. А теперь иное…
Тати подошли к самым воротам. Слышны были их выкрики, дерзкие, насмешливые. «Чего, испугались?», «Псы царевы-то дохлые», другие непонятные, на неведомом языке.
Петр собирался, словно в большой поход: удобные сапоги на меху, кафтан, два ножа, сабля. Ромаха со всей осторожностью надел кольчугу на старшего братца – через голову да потом прицепил нарукавья; шлем – погнутый, да зато прочный, в том и сомнения не было. Да спасет ли он Петра?
Нюта, как в прошлый раз, стояла в сторонке, теребила подол. Глаза опущены долу, уста сомкнуты. Кто ее, бабу глупую, замечает?
– Выйди-ка, – велел Петр братцу.
Тот выскочил, словно за ним гнались волки. В избе остались двое.
– Ужель плакать собралась? – недоуменно спросил Петр. – Сусанна, ты чего?
А она, хоть за мгновение до того вовсе и не думала реветь – чести много! – захлюпала носом и взяла его ладонь своими руками – горячее встретилось с холодным.
– Поговорю с иродами да вернусь. Не посмеют тронуть меня. Ты не реви.
Одной рукой он крепко сжал ее холодную, словно лягушка, ладонь, второй коснулся мокрой щеки, погладил. Ужели Страхолюд такой ласковый? Ужели он?..
– Обещал, будет твоя воля – вернешься в отчий дом. Ежели что случится за воротами… – Петр умолк ненадолго, – без меня увезут. Афоня все знает. Только ты…
Но ему не дали молвить слова, коих ждала Нютка.
Десятник велел выходить – незваные гости требовали человека из Рябинова острога.
* * *
Их было немного – ворогов, татей. Петр сразу счел: десяток, да посередине главарь. В алом кафтане с лисьим воротом, щеголь настоящий. Тому он успел поразиться, прежде чем признал его.
– Рад встрече, Петр Страхолюд? Вижу, рад. – Мужик в алом улыбался ему, будто лучшему другу.
Уж кого не думал встретить средь тех, кто осадил острог… В земле бы ему лежать, стыть в холодном ее чреве. Ах, ежели бы тогда, посреди ледяной протоки, пнул его без жалости да расшиб о лед!.. Не скалился бы этот молодчик в красном кафтане!
– Зачем срубы пожгли? – Петр встал супротив главаря.
Тот, невысокий, узкий в плечах, все ж глядел так, словно в имени богатырском черпал силушку. Иль силушку давали ему девять головорезов, что стояли по обеим сторонам от щуплого главаря?
– А чтобы вам правду-матку сразу открыть. Намеренья у нас серьезные.
– Так и скажи сразу, чего хотите. – Петр поправил пищаль, и головорезы