На самом краю широкого луга стоит смертная – невысокая светловолосая девушка с яркими серо-зелеными глазами. В ногах у нее валяются плетеная корзина и охапка фиолетовых и серебристых полевых колокольчиков. Взгляд у нее удивленный, глаза широко распахнуты, а руки прижаты к груди, и кажется, будто еще несколько мгновений, и она расплачется. Губы дрожат, она делает несколько неуверенных шагов вперед.
Стоит исчезнуть, вернуться домой быстрее, чем у смертной возникнут вопросы или желание закричать, позвать сюда остальных, но я не могу пошевелиться. Смотрю в блестящие от слез глаза и понимаю, что вижу эту девушку далеко не впервые. Несколько раз, когда я спускался на Землю в поисках тишины и покоя, она – ее силуэт я видел лучше прочих, она всегда стояла ближе – наблюдала за мной со стороны деревни. Украдкой, притаившись за деревом, никогда не выглядывая и не говоря ни слова.
Мы оба предпочитали делать вид, что на самом деле не замечаем друг друга. И до этого дня такой расклад меня вполне устраивал. Никогда у меня не возникало желания пообщаться со смертными лично – одна из заповедей Создателя запрещала контактировать с ними напрямую. Мы, ангелы, обязаны приглядывать за смертными и направлять их на путь истинный, но никогда не показываться им на глаза. Никогда не заводить любимчиков.
«Правила есть правила, дети мои», – говорил отец смеясь. Свод правил, когда-то высеченный в камне и выставленный в центральном зале стеклянного дворца, давно уже не влезает на каменную скрижаль. Много лет, как он задокументирован на длинном свитке, ознакомиться с которым обязан был каждый ангел. И я знал правила наизусть.
Жестокие, не имеющие ничего общего с добродетелями правила.
– Все-таки ты настоящий, – надрывно, хрипло шепчет девушка, подходя ко мне все ближе. Длинная коса, перекинутая через плечо, подскакивает в такт движениям. – Я так часто приходила сюда в надежде хоть раз увидеть тебя поближе. Хотя бы раз…
Словно зачарованная, она смотрит на мои расправленные за спиной крылья, с благоговейным трепетом переводит взгляд на сверкающие золотом глаза и падает на колени в нескольких шагах от меня. Тянется длинными, мозолистыми от работы в поле пальцами к светлой мантии, украшенной золотом – нанесенными прямо на ткань словами Создателя. Давно потухшими, забытыми.
«Бог есть любовь. Любите друг друга, как я возлюбил вас». Любовь – единственное искреннее чувство, на которое я способен. По отношению к братьям и сестрам, по отношению к смертным и их бескрайнему миру, по отношению к Небесам. Не способен я лишь на любовь такую же, какой одаряет всех и каждого отец. Отвратительно лицемерную, искаженную, отравленную ядом самодовольства и превосходства. В глубине души я уверен, что Создатель давно уже разлюбил собственных детей и мир вокруг – в то мгновение, когда наделил одного из сыновей этой добродетелью.
И ни одной из семи добродетелей в нем не осталось. Теперь он увлечен лишь грехами и пороками, какие придумывает изо дня в день. Адом и Дьяволом, каких создал на потеху себе и смертным. Тем самым смертным, что и так шагу ступить боялись без одобрения Бога.
– Встань, Сильвия, – произношу я мягко. Брови сведены к переносице, в уголках глаз залегли малозаметные пока морщины. Улыбка выходит блеклой и едва ли искренней. – Так ведь тебя зовут?
– Ты… Откуда ты знаешь?
Сильвия заикается, пятится и с трудом поднимается на дрожащие от волнения ноги. Даже на расстоянии чувствуется ее страх перед существом, равным Богу. Перед одним из первых его детей – об ангелах среди ее народа ходят легенды, но далеко не все из них правдивы, большая часть придумана отцом и скормлена смертным потехи ради.
– Прости, если повела себя не как подобает. Я никогда раньше… Я никогда не встречалась с детьми Господа. Мне же не снится? Я так часто видела тебя с того берега, но ни разу не решилась кому-то рассказать. Думала, может, Господь так меня проверяет. Болтать-то кому попало – это не дело…
Тараторит она так, что за ее мыслью не поспеть даже ангелу. Сложив крылья за спиной, я шагаю вперед и нависаю над ней, мягко улыбаюсь и касаюсь горячими, как солнечные лучи, пальцами ее лба. Сильвия мгновенно умолкает, смотрит на меня с искренним удивлением, приоткрыв рот и будто забыв, что говорила несколькими мгновениями ранее.
В ее сознании вихрем проносятся воспоминания: о смерти матери в родной деревне; о замерзшем насмерть молодом человеке, что обещал забрать ее с собой и увезти в далекие-далекие земли, где не будет больше холодов; о засухе и неурожае. А следом за ними – о ярких полях колокольчиков, о звонком смехе на берегу реки, о спорой работе в поле бок о бок с такими же деревенскими девушками. Самое последнее воспоминание являет мне мой собственный образ. Это воспоминание о моей величественной фигуре на берегу сверкающей на солнце реки, о мелко подрагивающих крыльях за спиной. Таких огромных, что восторг Сильвии невольно передается и мне.
Нет во мне того величия, какое представляет себе смертная. А если бы было, я давно уже поддался бы на уговоры братьев и решился поговорить с отцом. Восстать против его жестокой тирании, потребовать сохранить жизнь смертным, с которыми тот намеревался покончить раз и навсегда.
Вместо этого я трусливо спускаюсь на Землю и долгими минутами смотрю на воду, словно там, на глубине, скрываются ответы на все вопросы.
Имею ли я, носитель главной добродетели – любви, право обернуться против Создателя? Против Господа, который наделил меня способностью искренне любить всех вокруг – от ангелов до смертных? Кем я стану, если все-таки шагну в пропасть? Не подведу ли братьев, до последнего верных отцу? Не придется ли проливать их кровь ради высшего блага? Да и в чем заключается это благо?
И я искренне надеюсь, что смертная девушка по имени Сильвия не чувствует этого беспокойства, не слышит те же вопросы у себя в голове. Делиться с нею эмоциями у меня права точно нет.
– Правду говорила матушка, – вполголоса бормочет она. – Все ангелы красивы, как сам Господь. Почему ты так часто спускаешься сюда? Это ты защищаешь нашу деревню от напастей? В этом году у нас даже урожай был, а в соседней, говорят, все так же плохо. Спасибо!
Падать на колени вовсе не обязательно, но Сильвия делает это снова и снова. Рассыпается в благодарностях, хватается за рассыпавшиеся по земле колокольчики и бросает их к моим ногам.