Книга «Scivias» Хильдегарды Бингенской состоит из тридцати пяти видений, повествующих и иллюстрирующих историю спасения. Самый ранний экземпляр, сделанный до ее смерти в 1179 году и, по-видимому, под ее руководством, хотя, вероятно, и не монахинями ее монастыря, пропал из Висбаденской библиотеки в годы Второй мировой войны. Книга открывается словами: «Се, на сорок третьем году земного моего странствия, когда с великим страхом и трепетным прилежанием вникала я в небесное видение, случилось так, что я узрела величайший свет, из которого был глас небесный, провещавший мне: „О, бренный человече, и прах праха, и тление тления! Расскажи и запиши, что ты увидишь и услышишь“». Личность, воспринятая Хильдегардой и выражающая ее мистическое богословие, как и у многих мистиков XII века, — это слабый человек, пассивный сосуд, в который изливается слово Божье. О себе она говорила, что она не более чем объект, на который воздействует Бог, «перышко, носимое дыханием Божьим». Это видение, Божий дар слабой, но избранной женщине, позволяло обойти свойственное средневековой Церкви отрицание силы и авторитета женщин. Оно разрушало мужскую монополию на знания, отделяя женское тело от мысли. Консерватор по темпераменту, происхождению и воспитанию, Хильдегарда не оспаривала взгляд Церкви на женщину как подчиненное существо. Ее представления о религиозной роли женщины проистекали из острого чувства женской инаковости по отношению к мужской власти и убежденности в том, что женщина призвана дополнять мужчину.
Если не считать «Толкования на Апокалипсис» Беатуса, «Scivias» Хильдегарды — это, пожалуй, первая средневековая рукопись, в которой художник с помощью линий и цвета раскрывает образы сверхъестественных видений. Иллюстрации, хотя стилистически далеки от других североевропейских рукописных миниатюр той эпохи, поражают свежестью и энергией, несмотря на несколько наивный рисунок. Их отличает высокая индивидуальная эмоциональность, и разумно предположить, что Хильдегарда внимательно наблюдала за их созданием. Первая миниатюра изображает Хильдегарду и монаха Вольмара в Бингенском монастыре, куда Хильдегарда перевела своих монахинь в 1147 году. Два небольших покоя с красными башенками и позолоченными мансардными окнами обрамляют более обширный покой. На Хильдегарде ряса с капюшоном, застегнутая на талии, и фата, которую художник изобразил в виде черной шерстяной вуали, характерной для наряда придворных женщин ее времени. Видение нисходит с небес в виде яркой вспышки света, пронзающей глаза и голову Хильдегарды, и она с Вольмаром готовится записать его на восковой табличке.
Иллюстрации к «Scivias» охватывают множество сюжетов: от уподобления Церкви человеку или городу до падших ангелов, Антихриста, духовной брани и борьбы добродетели с пороком. Медиевист Барбара Ньюман в своем превосходном исследовании, посвященном Хильдегарде Бингенской, называет ее первым христианским мыслителем, кто серьезно и положительно отнесся к идее женского начала, представленного в образах Евы, Марии и Экклесии, или матери-церкви. Сердцевину ее духовного мира составляют образы Sapientia и Caritas, мистические женские воплощения Святой Премудрости и Божественной любви, и она была первой из женщин-богословов, персонифицировавшей любовь в образе безупречно прекрасной женщины.
Богословы, писавшие о женщинах-мистиках, как правило, подчеркивали их вдохновение и преуменьшали образование. Винсент из Бове подтвердил, что Хильдегарда диктовала свои видения на латыни, но утверждал, что делала она это будучи в трансе, так как она была неграмотна. Совсем недавно ученые отметили, что ее идеи, хотя и выражены в терминах видения и откровения, безошибочно указывают на ее знакомство с трудами святого Августина и Боэция, а также с учеными трудами ее современников и мыслителей-неоплатоников.
Постепенно проясняется место Хильдегарды в духовной жизни XII века. Хотя в 1928 году Чарльз Сингер и предположил, что ее видения были всего лишь припадками хронической мигрени, другие отмечали, что столь поверхностный взгляд не в состоянии провести различие между патологической основой видений и их интеллектуальным содержанием и духовным смыслом. Барбара Ньюман уверенно вписала Хильдегарду Бингенскую в школу христианской мысли, которая открыла и чтит божественную мудрость в делах творения и искупления, выраженную в образах женского бытия Бога, Церкви и Вселенной. Заслуга Хильдегарды в том, что она новаторски и оригинально восприняла всю широту христианского откровения, стремясь интегрировать все реалии жизни и представляя женское начало как восстанавливающее естественный порядок, а не несущее ему угрозу или вызов.
[22] Сионская риза. Конец XIII — начало XIV века
В эпоху, созревшую для пророческой литературы, труды Хильдегарды не только предвосхитили события, впоследствии вылившиеся в протестантскую смуту; ее призыв освободить Церковь от коррупции и обмирщения оказал глубокое влияние на женское религиозное движение XIII века, известное как «бегинки». Став пророческим голосом, избранным Богом, она смогла взять на себя многие священнические функции, которые Церковь считала исключительно мужскими. Эта сторона женского мистицизма — с его образностью, рожденной спутанным сознанием, потерей субъектности и божественным пламенем, превращающим душу в текучий поток, растворяющий все представления о различиях, — заставила современных теоретиков, таких как Люс Иригарей, француженки, порвавшей с учением Лакана, рассматривать мистицизм как единственно важный разрыв со средневековыми полярностями, которые поставили женщину в подчиненное положение. Иригарей утверждала, что в патриархальных культурах, отрицающих «субъектность» женщин, мистический опыт растворяет оппозицию субъект/объект, представляя собой единственную область высоких духовных устремлений, в которой преуспели женщины. Таким образом, мистический опыт стал важной сферой исследования позиций, с которых женщины выступали против мужского господства над языком и институциональной жизнью.
Сколь бы ни был важен личный опыт таких уникальных женщин, как Хильдегарда и Геррада, для культурной и духовной жизни позднего Средневековья — эпохи, когда анонимность была нормой, если не правилом, — полное исследование требует, чтобы мы рассмотрели не только производство, но и меценатство, не только рецепцию искусства, но и его влияние на институты, где женщины играли видную роль. Письма Хильдегарды Бингенской, помимо других источников, указывают на сильную традицию женского меценатства в Оттоновской Германии, которой придерживались многие аристократки, в частности Агнесса Чешская, Хедвига Силезская и Елизавета Тюрингская, благотворительницы монастырей, построенных ими и для них.
Около 1100 года произошел очередной социальный сдвиг, ставший следствием Крестовых походов. Новые торговые пути способствовали постепенному переходу от аграрной цивилизации к городской, в которой многие женщины получили выгоду от расширения своей роли в цеховом производстве. Тем не менее отношение гильдий к женщинам сильно разнилось, и женщины в основном были заняты в «женских отраслях», вроде шелкоткачества, вышивки, изготовления дамских шляп и особых предметов одежды.
Рост городов в XIII веке привел к появлению нового класса женщин — городских работниц, чьи организаторские навыки