Так что я предпочла полагаться на разум. А тот советовал нащупать у этой мумифицированной Мегеры, мать ее Горгоновны, мозги и со всей самоотдачей их прополоскать. Дважды. В режиме отжима. А заразу, вздумавшую меня очернить и устранить нехитрым доносом, – и вовсе морально уничтожить. А все потому, что не нужно девушку, нервно-взвинченную, невыспавшуюся, находящуюся в режиме ожидания, бесить! Сами напросились.
Мой холодный тон, в котором прозвучал лязг оружейного затвора, взгляд в лучших эльфийских традициях, а главное, строки из норм родного законодательства, которые я знала, не раз сталкиваясь с договорами и сейчас с легкой руки переименовала параграфами из расширенной версии устава академии, сделали свое дело. К слову, расчет на то, что последний никто не читал – если он вообще был в природе, оказался верен.
Сначала дрогнула, как ни удивительно, комендант. Видимо, оказалась сообразительнее девицы. И всей своей нерастраченной злостью обрушилась уже на наушницу, пригрозив отчислением. И вот тут-то уж спасовала адептка, захлюпав носом. Извинялась она не очень искренне: с таким выражением лица обычно душат эмоции и врагов, а не просят прощения, но я уже выпустила пар, и мне было все равно. Дождавшись, когда комендант и девица, которую мадам Мумия взяла под локоток и буквально потащила по коридору к лестнице, скроются за поворотом, я прикрыла дверь. Прислушалась и потом, подойдя к кровати, осторожно заглянула в наволочку, чтобы увидеть нагло и беспробудно дрыхнувшего Малыша.
Вот ведь! Как говорится, скандалы скандалами, а сон по расписанию. Мне бы такое спокойствие… Только я, в отличие от песценота, была возлюбленной принца. А значит, по определению, нервной. В таком состоянии того и гляди мозг закипит. А тот нужно беречь. Хотя бы для инсульта.
Стоило об этом подумать, как песценот, словно почувствовав на себе мой взгляд, приоткрыл один глаз, затем другой и аккуратно начал выбираться из своего укрытия. Сел рядом, ткнулся мне носом в бок, и я машинально, как до этого Ким, начала почесывать его между ушей, рассуждая вслух:
– Они ведь не отстанут. Сегодня эта девица подслушивала через стенку. Завтра другая будет бдеть у нашего окна. Если бы не Ричард, ко мне бы не было такого внимания, а значит, и к тебе тоже. Но сейчас… Да, сегодня нам повезло, а завтра? Да и твоя хозяйка пока в целительской, и лекари не знают, когда она поправится. Но что точно известно: как Ким очнется – ее отправят домой. Может быть, и тебе туда стоит вернуться?
Енот как-то печально, но согласно вздохнул и, забравшись мне на грудь, зарылся носом в волосы в районе шеи.
А я добавила:
– Вот только бы знать, куда мне идти и куда тебя нести.
Вопрос был чисто риторический. Но на него у песценота нашелся вполне себе практический ответ.
Малыш засуетился у меня в руках, пытаясь вырваться, и я не стала его сдерживать. Пушистое тельце мячиком упало на пол и, наводя суету вокруг, зверек поспешил к той самой сумке, которую выдернул недавно из шкафа. Ловкие лапки начали потрошить содержимое торбы и явили на свет помятый конверт, который и протянули мне.
Литеры на плотной бумаге складывались в адрес отправителя. Некоего Харриса Брасвика. Надо полагать, отца Ким. Чуть ниже виднелся и адрес: Бранный переулок, семь. Запомнив улицу и дом, я вернула письмо на место.
А сама же решила написать послание Ричарду, спросив, когда мы можем встретиться, и стала ждать ответа. Но его все не было…
Лишь только когда на горизонте забрезжила розовая полоска рассвета, сдалась. Поняв, что ожидание тем тяжелее, чем оно вертикальное, присела на кровать, а затем и вовсе легла. Очнулась же от звуков беспощадного дня, царивших за окном. Они были оживленными, громкими и словно пропитанными каким-то нервным возбуждением. Я сорвалась с кровати и подбежала к окну.
На улице сновали адепты, кто-то что-то обсуждал небольшими группами, а вдалеке в центральные ворота въезжала дознавательская карета с гербами. Да и в целом, приглядевшись, я смогла увидеть на одной из аллей группу серомундирных.
В груди что-то екнуло. Сорвавшись с места, на ходу приказала только начавшему просыпаться песценоту:
– Сиди здесь, ни носа, ни хвоста не высовывай. Если кто-то залезет – не нападай. Прячься, – и, после выдачи ценных указаний, хлопнув дверью, вылетела в коридор, а оттуда – уже и на улицу.
Выскочив на крыльцо, я сорвалась следом за каретой. Оказалось, что та направлялась к башне, к старой башне, у стен которой уже собралась изрядная толпа. По перешептываниям стало понятно, что здесь в обычное время хранилась провизия. Но сейчас под одним из стрельчатых окон было пятно крови, и что-то подсказывало мне, что оно натекло не из говяжьих вырезок.
Тут адепты из первых рядов оживились, загалдели, а из раскуроченного дверного проема вышел Хант. На руках он держал Бриану, руки которой были в кандалах, как у преступницы…
Неужели… Осознание, что я не успела все объяснить Ричарду, затопило меня. Я судорожно схватилась за запястье, чтобы написать ему, и увидела, что на пластине уже выведено послание от дракона:
– Вырвался из дворца. Еду в академию. Встречаемся в полдень в пятом ангаре магомехаников.
Взгляд тут же метнулся от артефакта к центральной башне академии, где под крышей располагались хроносы. И те показывали, что вот-вот наступит час топаза, а с ним – и встреча с Ричардом, которую я чуть не проспала! А вот обвинения Тэрвин в злодеяниях уже, похоже, пропустила. Но до казни есть еще сутки, а это значит, еще есть шанс ее спасти.
Глава 13
Аллея, дорожка меж теплиц, полигон, стрельбище боевых магов… Я неслась изо всех сил и все равно умудрилась соблюсти первое правило для девушек на свиданиях – опоздать.
Дверь в цех оказалась открыта. Едва перешагнула порог, как нос засвербел от запахов окалины, масла, металлической стружки. Под высоким потолком ангара на столах и верстаках лежали артефакты самых разных форм и размеров: от крошечных амулетов, способных защищать от сглаза, до массивных истуканов в два человеческих роста.
В учебные дни здесь наверняка царили гул от работавших артефактов и адептских голосов. Но сегодня, в последний, выходной день седмицы, все население мастерской было представлено в единственном драконьем лице.
Ричард стоял у одного из станков и ждал меня. Напряженно так ждал, гипнотизируя взглядом входную дверь.
Вот только стоило мне чуть приблизиться к принцу, как я заметила и покрасневшие от бессонницы глаза, и напряженное выражение лица, и усталость, которую одно самоуверенное высочество пыталось скрыть за грозными взорами. Но меня ими было не пронять. Я набрала воздуха в грудь, чтобы толкнуть с порога (хотя вернее – с подступа к станку) речь за Бриану, но сказала:
– Ты сегодня вообще спал?
Мозг в этом вопросе не участвовал.
– Нет, – устало отозвался Ричард.
А меня какого-то лешего дернуло еще и уточнить:
– А вчера?
Ответом мне стал испепеляющий взгляд как форма праведного мужского гнева в ответ на целеустремленную женскую заботу. Ту самую, от которой не скрыться, если дева решила кого-то спасти.
– Ну и зря! Тогда бы выслушать меня тебе было куда как легче, – выдохнула я и нацелилась впиться в дракошество с энтузиазмом прокурора в фирму-однодневку. – Ты еще, наверное, не знаешь, но сегодня арестовали Бриану Тэрвин…
Начала было свою защитительную речь, но меня перебили:
– Я в курсе.
Я поперхнулась вдохом и закашлялась. Когда успел? Но принц ответил, прежде чем я задала вопрос:
– Мне доложили обо всем полчаса назад, когда в тайную канцелярию поступил сигнал о стычке в восточной башне академии.
– А ты в курсе, в чем Бриану обвиняют? – сглотнув, задала еще один вопрос.
– Да.
– Но она не виновата! Она не пыталась меня вчера отравить, – выпалила я и, посмотрев в глаза Ричарда, увидела, как те из голубых становятся темными, точно предгрозовое небо. А еще подозрительными. Не выдержав, я фыркнула: – И перестань меня сверлить взглядом!
– Прости, но я всех так сверлю… – ответил принц.
– Кого – всех? – насторожилась я.
– Тех, кто знает больше, чем должен, – мрачно произнес дракошество, и почти тут же взор его стал не просто мрачным, а очень и очень мрачным. – Ты не должна знать ни про отравление, ни про обвинения Тэрвин. Потому как следователи выяснили все подробности только сегодня ночью. И теперь у меня вопрос: откуда тебе это известно? И кто ты вообще такая, Одри Хайрис?