— Да какой у тебя бизнес! Слезы! Предложения есть?
— Было одно, но я отказался.
— Но ты же не можешь долго сидеть без дела! Жить на что-то надо!
— Надо, — вздохнул Норов.
— Семью кормить, — продолжал Ленька.
— Да, это — главная забота.
— Верочка твоя, наверное, привыкла к хорошей жизни, нужду терпеть не захочет… Короче. Я готов взять тебя к себе. С Володей Коробейниковым мы эту тему уже обсудили, он обещал подготовить предложения. Но замашки твои придется забыть! У меня большое производство, все должно работать, как часы, рассуждать некогда; если решение принято, его надо исполнять любой ценой. В политику мы не лезем, мы деньги зарабатываем. Приказы сверху не обсуждаем; нам спускают команду, мы берем под козырек. Такие сейчас правила, и не нам их менять. Несогласные, гонористые — на хер не нужны!
— Понятно.
Ленька откинулся в кресле.
— Ты посмотри на людей в этом зале, простых тут нет! Попробуй к кому из них на прием попасть, секретарь с тобой и говорить не станет! А в башню, между прочим, все на задних лапках заходят! И счастливы, что их туда пускают. Вон видишь, горный орел сидит?
Ленька глазами указал на некрасивого надутого черноволосого мужчину лет 50, кавказской внешности, с большим носом, рядом с которым сидела коротконогая полная немолодая женщина, со следами пластической хирургии, в спортивном костюме, слишком ярком для ее возраста и фигуры. Мужчина недовольно, с резким акцентом выговаривал официанту за то, что принесенное блюдо было приготовлено не так, как ему хотелось.
— Знаешь его? Махмут Исламов. В русском «Форбсе» не то двадцать третий, не то двадцать четвертый. Под семьсот тянет. Жена у него, кстати, русская. Милка. Дура-дурой, но баба неплохая. Детей четверо. Строго между нами: в прошлом году куда-то не туда его занесло, прокуратура его прессанула. Триста лимонов ему сходу насчитали, ну и лет 15 с конфискацией. Он — к первому, они, вроде, когда-то были знакомы, когда первый еще в Питере работал. А его не пускают! Двое суток в приемной торчал! В туалет боялся отойти, чтоб не пропустить. После все-таки прорвался, в ногах у первого валялся. Заметь, я тебе не сплетни какие-то пересказываю, это он сам мне все в подробностях расписал. У нас с ним кое-какой бизнесок совместный имеется, мы общаемся. Что-то отдать ему, конечно, пришлось, но без трусов его не оставили, а могли! Зато смотри, какой сейчас важный, того и гляди официанта отмудохает, чтоб знал, как с уважаемыми клиентами себя вести! А Ходор понтовался, и где он сейчас?
Жесткий тюремный приговор Ходорковскому и конфискация всего его бизнеса все еще служили пугалом для притихших бизнесменов.
— Прямо, как в Орде, — невесело усмехнулся Норов.
— В какой орде? — не понял Ленька.
— Да в татарской. В ханский шатер русские князья на четвереньках вползали.
— И правильно делали! — подхватил Ленька. — Умные люди. Денег нажили, Москву построили. А характер можно дома жене показывать! Мы с тобой в России живем, тут всегда так было. Зато где еще ты такие бабки заработаешь!
— Это правда, — подтвердил Норов. — Так нигде не воруют.
— Опять ты о том же! — поморщился Ленька.
Он перевел разговор на семью; расспросил Норова про Верочку и Ваньку, потом рассказал про своих. Они просидели еще часа полтора и расстались хорошо, по-дружески. Конкретного предложения Ленька так и не сделал, но тема была обозначена ясно: Норов должен был попроситься к нему сам, тем самым показывая, что готов меняться.
Работа у Леньки означала переход на новый финансовый уровень. Через два-три года Норов тоже смог бы поселиться на Рублевке, ходить по субботам с Верочкой и Ванькой в этот ресторан, дружески здороваться и шутить с теми, кого он видел сегодня во время обеда. Предстояло только научиться вскакивать при появлении начальства, держа руки по швам и поедая его глазами.
Заманчиво, Кит. Очень. Не слышу энтузиазма. Боюсь, не услышишь. Не поедешь в Орду, Кит? Не поеду. Гляди, пожалеешь. Не думаю.
***
Норов не знал, во всех ли аптеках продаются бандажи или нет, — прежде не обращал на это внимания. Он помнил, что в Пенне, небольшом красивом туристическом городке в двадцати километрах от Кастельно, на площади он видел целых две аптеки, и в витрине одной из них размещались манекены с медицинскими накладками на локтях и коленях, может быть, это и было то, что нужно?
До Пенна по пустой дороге они доехали меньше чем за полчаса. Им повезло: работала как раз аптека с манекенами. Она была большой, и раньше у нее было два входа, но сейчас, во избежание лишних контактов между покупателями, один функционировал как вход, а второй — как выход. Тротуар у входа был размечен клейкой лентой желтого цвета: полтора метра между полосами. Здесь, помимо привычного уже объявления об отсутствии в продаже защитных масок и перчаток, висело предупреждение о том, что внутри аптеки может находиться только один покупатель.
Пожилая толстая арабка в длинном темном платье поверх штанов что-то выясняла на плохом французском у девушки за кассой, а молодой, горбоносый француз среднего роста, с длинными пегими дредами, в кожаной черной куртке, ожидал у дверей с другой стороны,
Этого парня Норов видел всякий раз, когда приезжал в городок выпить вина в кафе на площади. Ему было лет тридцать — тридцать пять. Плотный, по-французски смазливый, неряшливый и самоуверенный, он всегда торчал в кафе за столом на улице с местными девушками; бренчал им на гитаре и рассказывал что-то смешное, а они громко хохотали. Девушки были ему под стать: шумные, вульгарные и несимпатичные. Наверное, он был тут первым парнем на деревне. На Норова он почему-то всегда поглядывал с вызовом, возможно, опасался, что Норов, приезжавший всегда один, покусится на его деревенских куриц.
Норов остановился за парнем, на следующей желтой линии.
— Че встал? — удивился Гаврюшкин. — Пошли поглядим, че там есть.
— Входить разрешается только по одному, — возразил Норов. — Вон там написано.
— Внутри же нет никого!
— Перед нами — человек. Лучше подождать.
— Да эту чурбаниху толстожопую ждать умучишься! Пошли!
Норов покачал головой.
— Ну и торчи здесь, если тебе нравится, а я не собираюсь! — заключил Гаврюшкин.
Он решительно миновал парня и направился к полкам, на которых стояли коробки с бандажами, пластырями и бинтами. Парень проводил его беспокойным взглядом.
— Месье! — окликнул он Гаврюшкина. — Нельзя входить! Там уже есть дама. Вам нужно ждать очереди на улице, за мной.
Гаврюшкин с удивлением посмотрел на него.
— Че он лопочет? — спросил он Норова.
— Настаивает, чтобы ты вышел.
— Пошел он на