Гаврюшкин отвернулся, взял с полки коробку с бандажом и принялся разглядывать рисунок.
— Похоже, то, что нам нужно…
— Месье! — повторно воззвал парень. — Я к вам обращаюсь!
— От — сь! — сердито бросил ему Гаврюшкин. — Вот докопался!
Но парень не унимался.
— Мадам! — громко позвал он аптекаршу. — Тут люди в помещении. Разве это позволено?
Аптекарша, женщина средних лет, оторвалась от покупательницы, тыкавшей пальцем в принесенный ею список лекарств, и посмотрела на Гаврюшкина.
— Месье, выйдите, пожалуйста, наружу! — попросила она вежливо, но строго.
— Че она хочет? — спросил Гаврюшкин у Норова.
— Чтобы ты вышел.
— Бать, они че тут, с ума все посходили?!
— Ваш друг не говорит по-французски? — обратилась аптекарша к Норову. — Объясните ему, пожалуйста, что таковы наши правила.
— Я постараюсь, мадам, — вежливо пообещал Норов.
— Выходи оттуда, дубина! — сказал он Гаврюшкину. — Сколько раз тебе еще повторять?
Гаврюшкин вернул коробку на полку и не спеша двинулся назад, ко входу.
— Я че-то не понял: этот придурок наябедничал на меня этой девке, так что ли? — недоверчиво спросил он.
— Ну да. А ты чего хотел?
— Во пидарас!
— Француз.
— Я и говорю, пидарас!
Гаврюшкин подошел к парню.
— Ты че разорался, козел? — недружелюбно осведомился он.
Стоя перед мощным Гаврюшкиным и глядя на него снизу вверх, парень утратил часть своей воинственности.
— Я не понимаю, месье, — пробормотал он.
— Давно по е — лу не получал что ли? — продолжал Гаврюшкин, заводясь. — Думаешь, если ты пидарас, тебе все можно, да?
Видя настрой Гаврюшкина, парень струхнул.
— Я не понимаю, — повторил он, отступая к линии Норова.
— Месье, соблюдайте дистанцию! — холодно напомнил ему сзади Норов. — Вы можете меня заразить!
Парень шарахнулся в сторону.
— Что хочет от меня ваш друг? — воскликнул он.
В эту минуту Гаврюшкин дернул его за сальную прядь.
Ай! — вскрикнул тот от боли и неожиданности. — В чем дело?
— Пардон, — хладнокровно сказал Норов. — Он не нарочно.
— Башку сперва помой, а потом уж разоряйся! — посоветовал ему Гаврюшкин, брезгливо вытирая пальцы о джинсы.
Аптекарша и арабка наблюдали за ними с нескрываемым страхом.
— Месье, — обратился к перепуганному французу Норов. — Мой товарищ просит вас перед тем как в следующий раз проявлять гражданскую сознательность, хорошенько помыться. Распространяемой вами вонью вы лишаете окружающих законного права на чистый воздух.
— Я принимаю душ! — взвизгнул парень. — Каждый день!
— Нор, скажи этой суке, что, если он, бля, щас не заткнется…
— Сам замолчи! — оборвал его Норов. — Ты что, не видишь, они вот-вот полицию вызовут!
Гаврюшкин, недовольный, встал рядом с Норовым.
— А че это я должен молчать? — бухтел он. — У меня че, прав нету что ли?
— Почему о своих правах русские вспоминают только в Европе?
— Да потому что нас тут угнетают! — убежденно ответил Гаврюшкин.
— Тогда скажи: у всех угнетенных рожа толстая или только у тебя?
— Ниче она не толстая! Нормальная.
— А тебе не кажется странным, что угнетенный — ты, а ребра сломаны у меня?
— А вот это — правильно, Нор! Так надо!
***
Пока Норов работал в мэрии, его директоры пользовались его служебным положением на всю катушку. Люди коммерческие и сообразительные, они быстро поняли, где выгода, и за несколько лет перевели весь бизнес на рельсы госбюджета. Фирмы Норова получали от муниципалитета заказы и подряды, разрешения и льготы; выигрывали тендеры и конкурсы. Норовским директорам подписывали необходимые документы и заявки, — все знали, от кого они.
Нельзя сказать, чтобы они совсем не платили чиновникам; платили, — иначе Норов их бы съел, — но неохотно, нерегулярно, и суммы взяток и откатов были гораздо меньше существовавших в мэрии за подобные услуги. Это обеспечивало фирмам Норова устойчивую прибыль и столь же устойчивую неприязнь со стороны глав департаментов, лишенных привычного заработка. Свою нелюбовь последние распространяли и на Норова, от имени которого его представители входили в служебные кабинеты.
Директоры не докладывали Норову и половины своих закулисных сделок. Конечно, он догадывался о том, что происходит в его корпорации за его спиной, но предпочитал не вникать в частности и закрывать глаза на детали. Вся картина открылась ему уже после его отставки, и его охватило мучительное чувство стыда перед бывшими коллегами, которых он еще недавно так презирал. Получалось, что на самом деле, он, как и они, бессовестно набивал карман, но при этом еще лицемерил, взывая к их честности и обвиняя в коррупции.
Их давно лелеемая месть не заставила себя ждать. Масейкин, выброшенный Норовым из окна, сразу же после инцидента объявил, что ни одного разрешения он Норовскому директору отныне не подпишет. В структуре Норовского бизнеса строительство было не на первом месте, но свою прибыль оно приносило. Теперь о нем можно было забыть.
Постепенно все главы департаментов один за другим поставили в известность представителей Норова, что без прямых указаний начальства, то есть, Петрова, согласовывать документы они не станут. Дергать по каждой бумажке Осинкина Норов не мог, он вообще не хотел обращаться к нему с просьбами; это означало, что финансовому благополучию его корпорации пришел конец. Она оказалась колоссом на глиняных ногах, и ее падение было лишь вопросом времени.
К сожалению, с инвестициями в собственное производство дела обстояли не лучше. В отличие от своих директоров, Норов понимал опасность зависимости бизнеса от госбюджета и, давно подумывая об отставке, старался принять меры заранее. Три миллиона долларов он вложил в завод по производству стеклопакетов, и поначалу дело пошло совсем неплохо. Завод быстро достиг точки безубыточности и даже вышел в небольшой плюс. Но тут, видя успехи Норова, в ту же нишу решил влезть «Стройград» при участии Петрова.
«Стройградовцы» тоже приобрели завод по производству стеклопакетов, — но более современный и мощный, дороже Норовского. Началась конкуренция, изначально носившая недобросовестный характер. «Стройград» вел строительство в масштабах значительно превышавших Норовские, и во всех своих новостройках ставил собственные окна, включая их в стоимость квартир и тем самым окупая их производство. Вдобавок, он с помощью Петрова получал заказы от мэрии на остекление всех зданий, находившихся в ведении муниципалитета. Доходы Норовского завода начали падать, и вскоре он сделался убыточным. Продать его было некому, оставалось просто закрыть, списав убытки. С учетом того, что на заводе еще висели кредиты, для Норова это был тяжелый удар.
Норовский бизнес приносил на пике около 3 миллиона долларов чистой прибыли в год; для чиновника его уровня — совсем мало. Другие замы зарабатывали, как минимум, в десять-пятнадцать раз больше. Вообще-то Норову и трех миллиона хватило бы за глаза, если бы не один нюанс. Все траты на его охрану, на домашнюю обслугу, на его жилье и транспорт