— Все будет нормально, не беспокойся. Похож я на тебя в этом наряде?
— Сказал бы я, на кого ты похож! Теперь главное: мы с тобой сейчас находимся в старом здании, таком аппендиксе; вот эта дверь выходит в коридор, соединяющий колледж с новым зданием.
Он показал Норову широкую крашеную железную дверь слева от кабинки, такие обычно ведут в подсобные помещения.
— Стой! Не трогай! — предостерегающе воскликнул он, заметив невольное движение Норова. — Вдруг там кто-то есть? Дослушай до конца! Она — боковая, служебная, закрывается на задвижку с той стороны. Сейчас я оставил ее открытой, как выйдешь — сразу запри, чтобы кто-то случайно не увидел. По коридору направо увидишь еще одну дверь, большую, с кодовым замком. Три-один-шесть-один-семь-семь-решетка. Запомнил? Повтори!
Норов повторил.
— Там уже начинается госпиталь. Будь предельно осторожен. Иди, не останавливаясь, не поднимай головы, смотри все время в эти бумаги, как будто сверяешься с записями. Блин! Неужели ты не мог вырасти побольше! Меня тут все знают, на тебе мой бейдж!
— Нас никто не различит, — заверил Норов. — Я огромный, только держусь скромно.
— Ага, это в глаза бросается! Если кого-то встретишь из персонала, махни рукой в знак приветствия, но не смотри, ясно? За поворотом будет ждать Мари. Все понял?
— Три-один-шесть-один-семь-семь — решетка, спасибо, — сказал Норов. — Одень мою куртку, ты совсем замерз.
— Да она мокрая, как половая тряпка! К тому же она мне и на член не полезет!
— Гляди, какой у тебя, оказывается, член!
Парень хмыкнул, но довольно нервно.
— Если через пятнадцать минут не вернешься, мне конец! — напутствовал он Норова. — В одиннадцать обход.
Норов обернулся.
— Я могу сделать обход вместо тебя. Только скажи, как по-французски такая штука, которую в зад вставляют?
— Член?
— Опять член! Ты о чем-то другом можешь говорить?! Вспомнил: клизма!
— Иди ты, шутник! Погоди, стой! Удачи.
***
Верочка уехала через две недели, после истории с больницей, в конце августа. Перед отъездом состоялся большой прощальный семейный ужин на летней веранде ресторана на набережной. Кроме Верочкиных родителей были еще две ее институтские подруги, с мужьями и маленькими детьми. И подруги, и их мужья были моложе Норова; взирали на него с почтением и обращались на «вы», в то время как между собой все они, включая Верочку, были на «ты».
Мать Норова не приехала. Она уже давно утратила симпатию к Верочке, считала, что та относится к Норову потребительски, а однажды в разговоре с Норовым даже назвала Верочку и ее мать пиявками. Норов довольно резко попросил ее не отзываться подобным образом о его жене. Мать тоже вспыхнула и заявила, что она говорит то, что считает нужным, и не надо ей указывать. Они поссорились.
Конец августа Катя с мужем и с детьми проводила под Саратовым, на турбазе, на берегу Волги, в доме, снятом Норовым. Всем семейством они приехали проститься с Верочкой и Ванькой. Катины дети были уже совсем взрослыми, ходили в старшие классы; оба отлично учились, сын увлекался математикой и компьютерами, дочь заканчивала музыкальную школу. Красивые, вежливые, умные, они сидели за столом, не вмешиваясь в разговор взрослых, но и не отделяясь от них.
Норов любил племянников, гордился ими, жалел, что Пашенька на них не похож, и хотел, чтобы высшее образование они получали за границей. Они к этому серьезно готовились, сдавали промежуточные экзамены, проходили тесты. Английский оба знали превосходно.
Вечер был теплым, безветренным; воздух влажным и густым. Пахло рекой, тиной, травой и немного цветами, стоявшими в кадках перед террасой ресторана. Огромное, красно-оранжевое солнце медленно погружалось в воду, окрашивая гладкие ленивые волны переливающимся багрово-золотым цветом с темным подбоем. На пляже еще оставались люди, некоторые плескались у берега, оттуда доносились громкие голоса.
Детям Верочка вызвала аниматора — молодую девушку, и та под присмотром няни играла с ними в подвижные игры. Раздавались звонкие детские крики, задорный смех. Норов смотрел, как Ванька, весело хохоча, убегает от светловолосой девочки, своей ровесницы. Видимо, он ей нравился, — она не отходила от него весь вечер. Верного Бубу Верочка запретила Ваньке брать с собой, несмотря на его мольбы, — теща боялась собак. Пса заперли скулить в подвале, чтобы он с горя не изгрыз мебель.
Уже завтра Норову предстояло расстаться с сыном. Ванька в предвкушении новых впечатлений по этому поводу не особенно грустил, но Норову острая тоска резала сердце. Ему хотелось схватить маленького веселого Ваньку в охапку, увезти куда-нибудь подальше и никому не отдавать, не отпускать. Весь вечер он был молчалив, рассеян и отвечал невпопад.
Отца Верочки тоже оставляли в Саратове. В Ваньке он не чаял души и переживал из-за него, может быть, не меньше Норова. Пришел он не вполне трезвым и быстро набрался. Он сидел один в углу, раскисший и грустный, и часто курил, глядя на Ваньку влажными синими глазами. Зато Верочка и ее мать пребывали в радостном возбуждении. Теща подсела к Норову.
— Что вы такой грустный, Павел Александрович? — елейно спросила она.
— Так, — пожал плечами Норов и заставил себя улыбнуться. — Наверное, погода меняется.
— Значит, у вас давление, — авторитетно решила теща. — У вас какое?
— А какое нужно?
— Вы что, не знаете своего давления? — ужаснулась теща. — Как же так можно, Павел Александрович?!
— С давлением у него все в порядке, — заверила Катя, сидевшая рядом с братом.
— Так нельзя к здоровью относиться, Павел Александрович! — продолжала теща. — Я, бывает, по три раза в день давление меряю.
— Помогает? — спросил Норов.
Теща неодобрительно покачала головой и сменила тему.
— А вот печалитесь вы напрасно, — она вновь взяла елейный тон. — Бог вас любит. Он вашу жизнь наполнил смыслом, дал вам цель.
У нее была своеобразная манера выражаться; должно быть, так члены комитета православных женщин разговаривали между собой.
— И в чем, по-вашему, смысл моей жизни? — опять улыбнулся Норов.
— Ну как же? — удивилась теща. — Заботиться о Верочке и Ванечке!
Норов усмехнулся. Катя не выдержала:
— Неужели вы думаете, что жизнь Павла должна сводиться лишь к заботе о вашей дочери?
— Не только о ней, — с достоинством возразила теща. — И о сыне тоже!
— Даже моя жизнь не сводится к семейным заботам! — отрезала Катя. — У меня есть еще работа, которую я люблю, музыка, книги, театр. А Павел — вообще необыкновенный человек…
— Перестань, — Норов ласково обнял ее за полные плечи.
— Я обязательно узнаю свое давление и скажу вам, — пообещал он теще.
Та поняла, что над ней посмеиваются, хотела было обидеться, но спохватилась, передумала, натянуто улыбнулась и вернулась к дочери.
— Какое свинство! — в сердцах произнесла Катя. — Мне так обидно