— Не-е-ет! — упал на колени Михаэль, крича в рассветное небо.
Перед ним промелькнули картины того дивного славного мира, когда растил их от одной матки, сколачивал домики, подкармливал, разговаривал и подпевал им, затем устраивал по омшаникам на зиму. Славное было время.
И тут Адов вспомнил о матке. Точно! Она ведь осталась в улике.
Подскочив к улику, медведь-пасечник тут же поднял крышку. Там сидела пчела-матка, скрестив лапки на груди, смотрела на маленькие часы на одной из лапок и с недовольным тоном спросила:
— Ну и где все?
— Так это… воюют, — ответил оборотень, вновь удивлённый развитием ситуации. Ведь раньше пчёлы с ним не разговаривали.
— Воюют? — переспросила та. — А кто будет работать?
Оборотень пожал плечами.
— Ладно, закрой дверь! Сами разберёмся! — ответила матка, явно имея новый план.
Оборотень извинился и положил крышечку на место.
«Правильно, нечего отвлекать рабочий народ», — пришла первая разумная мысль.
Зазвонил телефон в меховом кармане. На дисплее отобразилась рогатая аватарка.
— Так, Адов, вы готовы лететь на концерты? — спросил продюсер.
— Концерты? — переспросил медведь, поглядев сначала на поле боя, потом на сожжённый дом. Дел было по горло. — Конечно, готовы! Зачем спрашиваете?
Бельзебуб не ответил. Война войной, а обед по расписанию.
Глава 26
Контрмеры
Ядвига смотрела на пирожок с дыркой посередине с двоякими чувствами. С одной стороны, в нём не было ни мяса, ни рыбы, ни овощей, ни фруктов, ни грибов, ни даже ягоды или творога. С другой — от этого было грустно.
Ведь пустота — это уже по сути единственное, что ей оставалось на обед.
Пустота. Вспомнился ей один коуч из интернета, который что-то там про пустоту говорил очень умное. И что-то там из этой пустоты добыть можно. Очень важное. И наверняка вкусное. Всё мироздание появилось из пустоты. И ещё что-то там про мировое яйцо было, которое начало всех начал. Только непонятно было, в яйце этом тоже, получается, пустота? Или всё-таки желток имеется?
Девушка подошла к холодильнику, из которого еда тоже совершила побег. А та, что удрать не успела, попалась к бабушке Лизе. И теперь пустоты в нём тоже было предостаточно. Одни яйца остались. Вот они, начала всех начал.
Черепушкина взяла одно из них в руку и стала внимательно разглядывать. Признаков жизни яйцо не подавало. Не кричало, не вырывалось и даже попыток укатиться не предпринимало. Смирненько так лежало в руке.
— Кажется, я поняла, — пробормотала Ядвига, не отрывая взгляда от яйца.
— Чего поняла? Яичницы захотела? Ну, это дело хорошее, — ответила баба Лиза, откусывая бутерброд. В её руках даже колбаса о пощаде не просила. Вела себя так, будто тут же смирялась со своей участью. А может даже немного радовалась. Ядвига не очень понимала, что на уме у этой колбасы? И где у неё, вообще, этот ум располагается?
— Я поняла, — повторила девушка. — Теперь я — яйцеед, — и, бросив взгляд на дырявый пирожок, добавила. — И мукопожиратель.
Слава богу, к ней пока не обращались с просьбами яйца и даже пшеница перетёртая и пожаренная молчала в тряпочку.
— Так давай, тудысь его, на сковородку. Чего с ним церемонишься? Ещё и с беконом хорошо, — посоветовала баба Лиза.
Что такое «бекон», Ядвига за годы веганской жизни успела позабыть. Но, судя по названию «бе-э — конь», это было нечто средним между бараном и конём.
Нет, этот точно ускачет от неё, сверкая копытами. Или того хуже, рогами забодает. Девушка не была уверена, кто из них, баран или конь, оснащён рогами, но у кого-то они определённо были.
— Это же хорошо, — ответила она бабушке. — Иначе бы совсем кони кинула. И бе-кони тоже. А яйцо — это вроде как промежуточный этап. Ещё не родился живой организм, и пока не стал туп как овощ. Что до колосков пшеницы, то мёртвые не бормочут. И на том спасибо.
— Ты жуй его быстрее. Знаешь же, как у нас говорили: когда я тебя ем, ты глух и нем, — поделилась старушка с ней мудростью.
— И этот молчит, — Ядвига всё ещё внимательно разглядывала яйцо. — Ни рук, ни ног, одна сплошная безликая голова, — на всякий случай она и к уху его приложила, чтоб уж наверняка удостовериться, нет в этом яйце жизни. Один только белок. И желток.
— Смотрю, у тебя с голодухи совсем крышу повело, — ответила бабушка, что к ужасу овощей и фруктов, ела всё, что хотела при случае. И те от неё старались держаться подальше. Но убежать удавалось далеко не всем. Несмотря на почтенный возрасты, прыти в бабуле было хоть отбавляй. И аппетита тоже.
Но вскоре и от муки пришлось Ядвиге отказаться. Потому что в поле уже договаривались между собой молодые рожь, овёс, просо, греча и даже рис. Они покидали свои поля и передислоцировались ближе к лесу. В подкрепление собратьям своим зеленоармейским, овощефруктовым и ягодногрибным. И когда к Черепушкиной пришла пшеница в вязанных из своих же колосков штанах, она поняла, что это её последний пирожок в жизни.
— Госпожа повелительница-предводительница-пробудительница, а не могли бы перестать употреблять в пищу наших собратьев? — заявила наглая пшеничка, наращивая себе к штанам вязанную из колосков курточку, а затем принимаясь за каску на голове. А всего то и требовалось, что поближе к Черепушкиной подойти. Получала от неё силу зелёная армия.
Ядвига и не против была, только никак не могла понять зачем пшеничке каска, ведь сделана она из того же материала, что и остальной колосок, и прекрасно горит. Да поди подожги его, такой крик на всё поле поднимется, что оглохнешь. Потому что колосков этих в полях тысячи, а то и миллионы, только кто ж их считал? Да и откуда логике взяться? После того, как примирила в лесу грибы, ягоды и овощи с фруктами, Черепушкина уже ничему не удивлялась.
Но это была преждевременная мысль… Стоило только Ядвиге согласиться с доводами выборного мнением большинства колоска, как из леса тут же попёрли все до кучи: погрызенные мухоморы, переломанные кабачки, местами дырявые баклажаны, надкусанные по шляпке сыроежки, подтекающая ягодка, явно раненая, а некоторых представителей плодово-ягодных несли на зелёных носилках вовсе без косточек или семян.
— Что случилось? Вы же объединились! — заявила Ядвига, которой и