Боже, надеюсь, я не зря проделала путь сюда.
– Вчера вечером сестра Вебстер написала мне, что я могу приехать. Мне необходимо поговорить с ней… о моей матери. Она проходила здесь лечение. Она только что скончалась. Патрисия Бурнетт.
Лицо женщины за стойкой смягчается, и на нем возникает теплая, сочувственная улыбка:
– О, Патрисия. Соболезную вашей утрате. Не могу поверить, что ее больше нет. Она всегда была частью Хартвелла. Нам будет ее не хватать.
Ее спокойный тон обескураживает меня. Я и подумать не могла, что кто-то станет описывать мою мать в подобных выражениях.
– Я почти не знала ее. Я была маленькой, когда… Есть здесь кто-то, с кем я могла бы поговорить о ней? Кто смог бы показать мне ее палату, или вроде того… Мне… Мне посоветовали закрыть для себя этот вопрос, и… – Мне безумно неловко, и я чувствую, как шея покрывается пятнами. – Я подумала, это может мне помочь.
– Само собой. Я уверена, что кто-то сможет вам здесь все показать. Особенно учитывая, что она пребывала в отделении с минимальным уровнем охраны, и…
– С минимальным? Разве не средним?
Сотрудница вежливо улыбается мне:
– Поначалу – да. Однако, учитывая, что уже в течение длительного времени Патрисия представляла опасность лишь для себя, а не для окружающих, десять лет назад ее перевели в корпус «Яблоня» с минимальной охраной.
Я еле сдерживаюсь, чтобы не огрызнуться, ведь насколько мне известно, Патрисия очень даже представляла опасность для окружающих, но вместо этого ухитряюсь выдавить из себя улыбку.
– В этом году ее несколько раз навещала моя сестра, – сообщаю я после того, как вежливая сотрудница вызывает медсестру, чтобы сопровождать меня. – Вы не знаете, не было ли других визитеров? Если кто-то приходил к моей матери, мне хотелось бы выразить им благодарность.
Я изо всех сил стараюсь быть похожей на скорбящую дочь, но выходит довольно забавно.
Оказавшись здесь, мне становится непросто осознать тот факт, что тут проходила жизнь моей матери – это место было ее домом последние тридцать пять лет. Даже если кто-то из здешнего персонала проработал здесь всю свою трудовую жизнь, моя мать все равно пробыла здесь дольше. Странная мысль. В этом месте заключался весь ее мир. Такие ограниченные горизонты. Что она думала, вспоминая о нас? Вспоминала ли она когда-нибудь нас? Кто-нибудь здесь интересовался тем, что с ней произошло? Появились ли у нее друзья? Было бы странно, если бы она прожила здесь все это время без единого посещения, пока не пришла Фиби. За сорок лет жизни сказать мне о ней особо нечего.
– Пока мы не можем пользоваться компьютерами, я не смогу вам ответить. – Сотрудница приемной выдергивает меня из размышлений. – Но я сделаю пометку, что нужно вам позвонить, когда все неполадки будут устранены. Уверена, что с вами в любом случае свяжется сестра Вебстер. Если вы заполните эту анкету, – она передает мне планшет и ручку, – я зарегистрирую вас как посетителя.
К тому моменту, как я справляюсь с формой, ко мне с приветствием уже устремляется крупная женщина по имени Джулия, чтобы отвести меня в корпус «Яблоня». Она проводит меня вдоль торца здания, попутно рассказывая обо всем оборудовании и удобствах. Указывая на уличную спортивную площадку, Джулия сообщает, что в Хартвелле есть полностью оборудованный спортивный зал и под крышей, но свежий воздух благотворно влияет на пациентов – здесь есть зона для пикников, прекрасные сады и площадки для всевозможных упражнений. Мне начинает казаться, что я на экскурсии в какой-нибудь школе-интернате и меня в любой момент могут позвать смотреть опыты в кабинете химии.
Лишь оказавшись в «Яблоне», я ощущаю, как холодеют кончики моих пальцев, а сердце принимается взволнованно стучать.
– Вы знали мою мать? – спрашиваю я Джулию, которая ведет меня в глубину здания.
– Ну разумеется. Все знают… знали Патрисию. Я устроилась сюда работать… бог мой… примерно восемь лет назад. Получить одобрение Патрисии было сродни тесту на профпригодность. Понравишься ей – вольешься в команду, так в то время говорила Дебби и оказалась права.
Я слегка приподнимаю бровь.
– Но разве моя мать не страдала кататонией? Как можно было утверждать, что кто-то понравился ей?
– Уж поверьте мне, даже самые замкнутые пациенты, какой время от времени становилась и ваша мать, знают способы показать, нравится им сестра или нет. От этого зависит, насколько просто будет их одеть или раздеть.
Время от времени становилась? Что это значит?
– У нее что, бывали периоды просветления?
Моя мать упала без сознания на моих глазах, когда мне было пять, и насколько мне было известно, с тех самых пор была совершенно лишена способности к общению. Поначалу медики решили, что у нее произошел инсульт – настолько все было плохо. И Фиби упоминала, что мама не разговаривала во время ее визитов.
– В некотором роде. У вашей матери было довольно нетипичное расстройство. Откровенно говоря, она не вписывалась в какие-то определенные рамки, да это и в принципе встречается редко. В какие-то периоды – достаточно долгие – она определенно была в полном сознании. Просто принимала решение не разговаривать. Но физически она была слаба – сказывалось длительное отсутствие активности. Так что в тех случаях, в последнее время – нечастых, когда она не пользовалась креслом-каталкой, а ходила, ей требовались ходунки.
Моя мать была активна? Разве она не находилась в состоянии, близком к смерти мозга? Прошлое переписывает себя прямо у меня на глазах, и от этой мысли начинает немного кружиться голова.
Наконец мы подходим к палате. Это палата моей матери. Поначалу, застыв у порога, я не могу заставить себя переступить его, но на кровати нет постельного белья, а на столе и в шкафах не видно никаких вещей.
– У нее было не много вещей, – говорит Джулия. – Только одежда и туалетные принадлежности. Раньше здесь было радио, но оно расстраивало Патрисию. Ей больше нравилась тишина, – мягко поясняет она.
Заглянув в ванную комнату, я замечаю, что над раковиной нет зеркала:
– Это случилось здесь? – В горле вдруг пересохло. Своим мысленным взором я представляю ее, яростно бьющуюся лбом о зеркало, только выглядит она так, как выглядела, когда я была маленькой, – налитые кровью глаза и грязные волосы.
– Да. – На лице Джулии боль и неловкость. – Мы все раздавлены произошедшим. Никаких признаков не было. В последнее время она стала тревожнее, но ничто не указывало на то, что Патрисия собиралась нанести себе вред. Знаете, она была такой мирной. Вы, конечно, можете