Комкая распечатку, я вздрагиваю – в голове внезапно с новой силой грянули слова песни. Я прижимаю руки к вискам.
…Sees through a glass, darkly. Can I have an opinion. To trigger this loop… Look, look, a candle, a book and a bell… [22]
– Послушай, Эмма, – сконфуженно произносит Кэролайн, и сокрушительная мелодия внезапно обрывается, оставляя в моей голове благословенный звон тишины. – Твоя сестра в больнице. У тебя шок. И ты устала. Почему бы тебе не вернуться в отель, чтобы поспать?
Я долго стою, уставившись на Кэролайн, а потом внезапно разражаюсь хохотом. Поспать. Боже мой, как это забавно. Не в силах остановиться, я фыркаю. «Поспать», – заходясь хохотом, хриплю я, прикрывая перепачканной в засохшей крови ладонью рот.
– Над чем ты смеешься? – Кэролайн сочувственно смотрит на меня. Я знаю, что нужно взять себя в руки, потому что ничего смешного здесь нет, и это не тот случай, как если бы мы вдвоем над чем-то хихикали. Смеюсь, раскачиваясь взад-вперед, я одна, зависнув в отвратительной, понятной мне одной шутке.
– Послушать тебя – так это легко, – прыскаю я, прежде чем снова зайтись хохотом. Слезящимися от смеха глазами словно сквозь пелену я замечаю, как Кэролайн за мной наблюдает. В конце концов, взяв себя в руки, я умолкаю, судорожно хватая ртом воздух. – Извини, – выговариваю я. – Я… Боже, хотела бы я уснуть. Возможно, у меня это получится, когда завтрашний день будет позади. Грандиозное Четыре-Ноль.
Я делаю шутливую гримасу, но Кэролайн не смеется, продолжая разглядывать меня с тревожным и задумчивым лицом. Не могу ее винить, в самом деле. Завтра. Это наконец случится завтра, спустя столько лет. Я превращусь в свою мать.
Я оглядываю свою одежду.
– Я не могу явиться в отель в таком виде. Очень неудобно тебя об этом просить, но нельзя ли мне у тебя принять душ, а одежду закинуть на быструю стирку и сушку?
– Я уже собиралась уходить, – сконфуженно отвечает Кэролайн. – У меня сегодня еще два вызова на дом.
У Кэролайн какое-то зажатое выражение лица, словно она пытается выглядеть естественно, но у нее ничего не выходит.
– Пожалуйста, – прошу я. Я уже откровенно умоляю ее, и она это знает. – Я ничего не трону, и… не то, чтобы ты не знала, где я живу. – Я пытаюсь обернуть все в шутку, но та выходит с привкусом отчаяния. – Когда все это закончится, обещаю тебе все компенсировать.
– Хорошо, – внезапно соглашается Кэролайн, хотя, откровенно говоря, на лице ее читается скорее озабоченность, нежели желание помочь. – Я скоро вернусь. Стиральный порошок под раковиной.
– Огромное тебе спасибо! – Мне хочется обнять ее, но только не в такой одежде.
– Все в порядке.
Кэролайн улыбается, но я, не успев расслабиться, случайно замечаю выражение лица, с каким она уже у самой двери оглядывается на меня.
Как только за ней закрывается дверь, я поднимаюсь наверх. Больше всего мне хочется плакать. Это выражение мне знакомо.
Неловкость. Страх. Словно я каким-то образом могу представлять опасность.
«Может, она и права», – думаю я, глядя на то, как розовая от смытой крови вода исчезает в сливе, пока горячие струи разбиваются о мое измученное тело. Теперь логика Миранды кажется мне очень далекой от истины. В конце концов, общий знаменатель – это я. Господи, как я устала. Я просто хочу спать. Я просто хочу спать. Я помню, как мама много лет назад шипела те же самые слова мне на ухо, и сейчас, разрыдавшись, я впервые осознаю, что мне ее жаль.
Высушив волосы, я отношу томик Иэна Рэнкина обратно в превращенную в склад комнату. Повинуясь праздному любопытству, я вытаскиваю из одной коробки торчащее оттуда фото в рамке. Женщина в кресле-каталке улыбается на фоне древнего собора. Молодая Кэролайн – около двадцати лет – стоит позади кресла. Женщина в кресле, должно быть, ее мать – сходство между ними просто сверхъестественное. Кэролайн смотрит не в камеру, а вниз, на свою мать, охраняя ее. На ее лице написана неловкость, словно, попросив прохожего сделать фото, они не смогли расслабиться и быть самими собой.
Я просматриваю еще несколько фото – в основном Кэролайн. Несколько – с котом, который, должно быть, когда-то был домашним любимцем. На дне коробки – старое семейное фото, судя по одежде, сделанное в девяностые. Кэролайн, лет шести на вид, в опрятной школьной форме (частной школы, судя по всему), которая ей немного велика и выглядит слегка старомодно. Первый день в школе. Мама Кэролайн, стройная и симпатичная, стоит с одной стороны, а папа – с другой, и оба сияют от гордости. Кэролайн никогда не говорила об отце, и я решила, что ее мать стала немощной уже в пожилом возрасте, не предполагая, что что-то могло случиться с ней раньше. Наверное, у всех есть семейные тайны. Шрамы, которые мы не хотим трогать.
Я складываю фотографии обратно и спускаюсь вниз. У меня достаточно проблем в собственной семье, чтобы еще размышлять над чужими.
Надев, наконец, собственную чистую и сухую одежду и тщательно вымывшись, я чувствую себя на полпути к тому, чтобы снова быть нормальным человеком. Достаточно нормальным для того, чтобы, уставившись в свой телефон, начать подыскивать клинику, в которую меня бы на несколько дней могли положить на обследование. Неплохо бы спросить совета у доктора Моррис, но я не хочу. Я желаю сохранить анонимность. Что, если я расскажу кому-то, а пути назад уже не будет, меня закроют и я не смогу оттуда выйти? Что, если с моей семьей что-то случится? Ничего с ними не случится. Нелепая мысль. Параноидальная. На телефоне я забиваю в строчку поиска «последствия бессонницы», о чем тут же жалею.
…Отсутствие сна в течение длительных периодов времени может вызывать широкий спектр расстройств, включая различные искажения восприятия и галлюцинации. Многие вопросы, однако, остаются не до конца исследованными по причине того, что с ухудшением симптоматики у пациента наступает состояние декомпенсации…
Искажения восприятия. Галлюцинации.
Психоз в стадии декомпенсации.
Сделав глубокий вдох, я уже собираюсь набрать номер доктора Моррис, как вдруг мой телефон оживает. Сердце едва не останавливается от страха. Номер неизвестный, но это городская линия. Больница. Фиби. Ее еще не должны были привезти из операционной. Что случилось. Она что… Я сижу, уставившись на гаджет, который продолжает звонить.