— Ты говоришь, собака принесла тебе это шокуле?
— Да, — смиренно ответил бедняк.
— А для чего собаке понадобилось железо? — допытывался бай. — Посмотри, вот этот мешок доверху набит копчёным мясом. Почему собака не разорвала его? Или вон на жерди висит свежее мясо. Почему она не взяла его? На кереге [31] — полный чанач кислого молока, в чаше — сырое молоко, а в котле — кипячёное… Скажи, почему всё цело и нетронуто? Если твоя собака не может добраться до жерди, то как она могла забраться в сундук? Как могла найти хорошо спрятанную вещь? Брось!.. Лучше признайся: соблазнился дорогой вещью, да не смог её сбыть. Вот почему ты принёс её обратно; думал, получишь от меня подарок. Хорошо поступает вор, который признаётся в своём проступке… А теперь скажи: какой на тебя наложить штраф?
«Он бедняк, что с него возьму?» — думал бай, бормоча себе под нос и разглядывая небо сквозь тюндук [32] юрты.
«Будь проклят его подарок! Не знаю, как теперь выпутаться, — думал Тозор, уставившись в землю. — А что если я скажу, что моя собака — воровка с давних пор». Подумав так, он промолвил:
— Бай, моя собака и вправду таскала еду… А на этот раз не знаю, какой шайтан её попутал!
— Если сам не знаешь, то спроси у меня, — ответил на это бай. — Твоя собака могла только помогать тебе. Сперва ты её научил, а потом привёл сюда. Твоя собака вошла, а ты стоял возле юрты, или, наоборот, ты вошёл, а собака тебя ждала. Да чего гадать. Девять голов скота ты уплатить не можешь, зато сможешь работать у меня девять лет. Будешь пасти мой скот, а жена твоя будет работать в моём доме. Иди, вечером дашь ответ. Если не придёшь вечером, то завтра встретимся перед биями [33].
Сказав так, бай направился к выходу, а жена его, чтобы проверить, всё ли цело, открыла сундук.
Вместо телёнка, которого бедный Тозор думал получить за свою честность, он отдал самого себя на девять лет в услужение баю. Опечаленный, вернулся он домой и рассказал жене о случившемся. Но жена ему не поверила.
— Это правда, — твердил Тозор. — Я, как заяц, попал в цепкие лапы. Да ведь и заяц не сдаётся — бежит, пока не упадёт, а я сам пришёл к баю и сам отдался ему в руки. Да и тебя не оставил в покое, взял с собой. Теперь мы оба будем даром работать на бая.
Жена Тозора, убитая горем, залилась слезами. Вечером Тозор к баю не пошёл. Он лёг на рваную подстилку и уснул. А утром его разбудил крик посыльного бия:
— Выходи, Тозор!
С проворностью вспугнутого зайца выскочил бедняк из юрты.
— Сядь на своего коня, — сказал посыльный бия.
— У меня нет коня, — ответил Тозор.
— Тогда сядь на быка.
— Я никогда не имел быка.
— А осла имеешь?
— Об осле слыхал только от людей…
— А верблюда?
— Верблюда видел у бая.
— Есть у тебя, наконец, палка?
— А зачем палка?
— Чтоб быстрее шагал!
— И так могу, — ответил на это Тозор и отправился вслед за посыльным бия. А его собака-кормилица, хотя хозяин и не взял её с собой, сама побежала вперёд.
* * *
В большой белой юрте, устланной коврами, сидели в ряд семь биев. Кочербая они усадили возле себя, поэтому его можно было принять не за истца, а тоже за бия. Напротив биев сидели люди, пришедшие послушать справедливый суд. Для бедного Тозора не нашлось другого места, кроме порога. Собака без приглашения вошла за хозяином и свернулась у него в ногах. Со стороны могло показаться, будто Тозор сидит на собаке.
— Почтеннейший Кочербай рассказал нам о своём иске… А что скажешь ты, бедняк? — недружелюбно посмотрел на Тозора старший бий, сидевший в самой середине.
— Прежде чем говорить, пусть он выгонит свою собаку из юрты, — предложил второй бий.
— Не зря говорится: «Бедняк едет верхом на своей собаке!» — усмехнулся третий бий. — Смотрите, он в самом деле уселся на собаку.
— Почтенные бии, это моя опора в жизни, — сказал Тозор и погладил свою кормилицу по голове.
— Ладно, если собака — его единственная опора, пусть лежит, — проговорил бий, сидевший в самой середине.
— Почтенные бии, я не воровал шокуле, его принесла вот эта собака. Увидев чужую вещь, я поспешил вернуть её хозяину. В том, что я невиновен, могу принести клятву. Во всём виновата она. — С этими словами Тозор припал к собаке, и всем показалось, что он её не то целует, не то обнимает…
Бии зашептались между собой, советуясь, какое им принять решение.
Тогда поднялся белобородый старик, сидевший среди слушателей, и сказал:
— Почтенные бии, вы можете не уважать меня, но должны уважать мои восемьдесят лет и мою белую бороду. Если позволите, я предложу решение спора.
Бии в замешательстве некоторое время сидели молча, но потом всё же решили выслушать старика. И старик, взглянув на Кочербая, сказал:
— Пусть Кочербай тридцать дней не кочует, живёт на одном месте и пусть спрячет своё шокуле в юрте. Если собака в эти тридцать дней найдёт шокуле и принесёт Тозору, то пусть Кочербай отдаст ему девять голов скота, начиная с верблюда. Если же собака не найдёт шокуле, то виновным признаем Тозора, и пусть он работает на бая девять лет.
Люди, пришедшие послушать справедливый суд, поддержали старика:
— Правильное решение!
Бии, не придумав ничего другого, согласились с этим предложением.
— Так мы решили, — провозгласили они, — кто не выполнит условий нашего приговора, пусть тот умрёт в изгнании, среди голой пустыни. Аминь.
* * *
Кочербай нашёл возле оврага хорошую зелёную лужайку и перенёс туда свою юрту. Его разбитая параличом мать лежала в юрте брата, который кочевал вместе с Кочербаем. Больная старуха давно надоела братьям, и каждый норовил от неё избавиться. Но сейчас она понадобилась Кочербаю. Старуха была чуткой и редко спала, да к тому же имела длинный язык, от которого доставалось сыновьям и снохам.
Кочербай вырыл у стенки юрты яму, закопал в неё шокуле, а сверху постелил одеяла. Затем он перетащил больную старуху из юрты брата к себе и, уложив её на одеяла, сказал:
— Не спи. Пропадёт шокуле — пропадём и мы. Береги эту драгоценность!
«Теперь не только собака, но и злой волк не подберётся к шокуле», — подумал он про себя.
Тозор и его жена со страхом ожидали своего срока… Но вот однажды собака прибежала