Я знаю, что это слово всего лишь вопрос, а не ласковое обращение.
– Ты была беременна? – спрашивает он.
– Похоже на то, – отвечаю я с унынием. – Но теперь это не так важно, потому что я уже не беременна.
– Это был мой ребенок, – не спрашивает, а утверждает он, как будто факт моей беременности для него что-то жизненно важное и неоспоримое.
Это действительно был его ребенок, но я не хочу говорить об этом с Грэйсином.
– Возможно, – коротко отвечаю я.
– Это был мой ребенок! – повторяет он с большей настойчивостью, и я слышу скрип стула. Я напрягаюсь, ожидая его дальнейших шагов, но Грэйсин лишь пододвигает стул к моей кровати.
– Как?
Он хочет знать, как я потеряла ребенка? Мне тяжело понять, что именно им движет – любопытство или злость, но я не только не могу говорить об этом сейчас, но, вероятно, не смогу никогда.
– Я не хочу об этом говорить, – я крепко сжимаю тонкое постельное белье и делаю паузу, чтобы справиться с дрожью в голосе. – Разве это так важно?
Он вздыхает, и этот звук словно ласкает мою кожу. Я почти могу почувствовать его дыхание на своем теле.
– Думаю, нет.
Почему-то его слова вызывают у меня слезы, но я изо всех сил стараюсь не расплакаться и быстро моргаю.
Я почти задыхаюсь от переполняющих меня вопросов. Но причины, по которым Грэйсин так поступил, больше не имеют значения. В сравнении с тем, что произошло сегодня, все эти проблемы кажутся мне детскими и незначительными. Возможно, однажды я потребую от него объяснений, но сейчас я просто отворачиваюсь, не желая продолжать разговор. К счастью, он не настаивает на своем, и вскоре я засыпаю. Когда я открываю глаза, за окном уже темно, и в комнате кроме меня никого нет. Я долго смотрю на свет фонаря, льющийся из окна, а затем слышу стук в дверь. В комнату входит молодая женщина в форме. Наверняка она тоже медсестра, но я не задаю ей вопросов о том, откуда она знает Грэйсина или как оказалась в этой комнате. Я не хочу знать.
– Здравствуйте, – говорит она мягким успокаивающим голосом.
Я испытываю непреодолимое желание оказаться в ее объятиях и почувствовать тепло другого человека. В этот миг мне более всего хочется, чтобы кто-то меня обнял. Но вместо этого я опускаю ноги с кровати.
– Вы не могли бы помочь мне дойти до туалета? – спрашиваю я холодным тоном.
Она согласно кивает, ловко помогает разобраться с проводами и, взяв меня за руку, ведет к двери, расположенной слева. Ванная комната поражает своей роскошью. Я сразу же обращаю внимание на гранитную столешницу, дорогую плитку и душевую кабину, встроенную в стену, с дюжиной насадок для душа.
Закончив, я медленно встаю с унитаза и прошу медсестру помочь мне раздеться.
– Вам еще нужна помощь?
– Благодарю, дальше я сама, – отвечаю я, но затем смягчаю свой резкий ответ легкой улыбкой. – Но все равно спасибо.
Слегка поморщившись, я присаживаюсь на скамейку в душе, ощущая, как боль пронзает все мое тело. Доктор Хавершем перевязал мои бедра и икры марлей и чем-то вроде водонепроницаемой пленки. Медсестра сказала, что их недавно сменили, и я могу принять душ, если это не займет много времени. Я не хочу представлять, как сейчас выглядит моя кожа, но при беглом осмотре замечаю, что из ран из-под повязок все еще сочится кровь. Она смешивается с водой и стекает вниз, однако я не могу найти в себе сил даже на растерянность, потому что в моей душе осталось лишь постоянное чувство горя.
Я не знаю, сколько времени сижу под душем, но мне кажется, что за это время с меня стекает вся кровь и, возможно, мне придется сменить повязки на ногах. Толстые стеклянные стенки запотевают сверху донизу, а моя кожа покрывается морщинами. Однако сколько бы я ни сидела под водой, мне все равно кажется, что я никогда не смогу полностью очиститься.
Именно Грэйсин решает, что я слишком долго принимаю душ, и забирает меня оттуда. Он просто появляется по ту сторону стекла, протягивает руку, чтобы выключить воду, а затем дает мне полотенце. От его даже мимолетного прикосновения к моей руке по моей коже пробегают мурашки. Я ожидаю, что он отвернется, пока я буду оборачиваться в полотенце и выходить из душа, но он этого не делает.
– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает он, и меня раздражает, что в его голосе нет никаких эмоций.
Куда же делся тот расчетливый, коварный и кокетливый мужчина, которого я знала? Его отсутствие только подтверждает мои мысли, что все произошедшее было лишь игрой, а я как наивная идиотка попалась на эту уловку.
Думаю, это замечательно, что я больше не веду себя как идиотка.
– Что ж, это справедливо, – говорит он, когда я смотрю на него немигающим взглядом и не отвечаю на заданный вопрос. – Могу ли я сделать что-то, чтобы тебе было здесь удобнее?
– Ты можешь сообщить мне, когда я смогу уйти.
Нет смысла ходить вокруг да около. Я не для того провела два месяца в бегах, чтобы он нашел меня. После того, что он сделал, единственное, чего я хочу, – это оказаться от него как можно дальше. Возможно, правительство рассматривает новые заявки на получение разрешения на проживание на Международной космической станции или на какой-нибудь более отдаленной планете.
– Сейчас тебе небезопасно уходить отсюда, – говорит он, и хотя выражение его лица остается неизменным, на мгновение Грэйсин сжимает губы.
– И что это значит? – осторожно спрашиваю я, опускаясь на кровать и позволяя ему укутать меня одеялом.
Он отводит взгляд, и я подавляю желание силой заставить его посмотреть на меня.
– Это значит, что ты будешь находиться здесь до тех пор, пока не станет безопасно.
– Где это «здесь»?
– У меня дома.
Я откидываюсь на подушку, не веря своим ушам. Конечно, я предполагала, что нахожусь в его доме, но не думала, что это окажется правдой. Я вспоминаю ванную комнату, которая стоит целое состояние, и эта ванная комната не вяжется у меня в голове с мужчиной, с которым я познакомилась в Блэкторне.
Его вопросы вызывают у меня головную боль, и он видит это на моем лице, потому сам закрывает шторы и приглушает освещение, не дожидаясь моей просьбы.
– Отдохни немного, мы можем поговорить об этом позже.
– Я не хочу ужинать, – кричу я женщине, пришедшей пригласить меня вниз. – Я хочу уйти! Прямо сейчас!