борт звездолета «Красная стрела»,
с момента старта прошло 7 месяцев и 2 дня.
– Не думала, что люди начнут сходить с ума так быстро, – проговорила Ульяна, – и как, интересно, он выдержал пять лет в бункере?
– Бункер – это другое, – ответил ей Михаил, – там у тебя есть путь к отступлению. А со звездолета никуда не деться. И это давит. А тут еще ускорение увеличили. Микрокачка стала больше. Тоже не есть хорошо для нервной системы.
Они некоторое время молча лежали на кровати, созерцая черноту космоса, усеянную разноцветной «пылью» звезд. Потом на экране появилось изображение командира.
– Добрый день, уважаемые товарищи, – сказал он, – в связи со вчерашним инцидентом всем членам миссии необходимо пройти собеседование у психолога. Расписание посещений находится в общих файлах. Хорошего дня.
– Нам к мозгоправу завтра, – сообщи Самоснов, войдя в сеть через свой нейрочип.
– Чем предлагаешь сегодня заняться?
Михаил пожал плечами, отрываясь от созерцания космоса.
– Насколько я помню, ты как-то хотела прослушать лекцию профессора Лебермана. Сегодня он как раз рассказывает о парадоксе Ферми.
– Правда? Я, конечно, не сильно интересуюсь инопланетянами, я, почему-то уверена, что мы в лучшем случае обнаружим на Проксиоме Центавра b только бактерии или примитивных червяков, но… давай, сходим, послушаем.
– Лекция начнется через пять минут. Нужно поспешить.
Они быстро покинули каюту, и бегом ринулись к лестнице. Цепляясь за скобы, поднялись в «трубу». А там еще пришлось преодолеть довольно ощутимое расстояние, прежде чем оказаться в конференц-зале. Лекция началась буквально через секунду после того, как они, запыхавшись, вбежали в зал.
В зале царил полумрак. На голографическом экране, парящем в центре комнаты, мерцала звездная карта. Профессор Леберман, пожилой мужчина с густой седой бородой и пронзительным взглядом, стоял рядом, держа в руках лазерную указку.
– Итак, – начал профессор, обводя взглядом собравшихся, – как вы знаете, парадокс Ферми формулируется следующим образом: если Вселенная настолько велика, а условия для возникновения жизни настолько распространены, то почему мы до сих пор не обнаружили никаких признаков внеземных цивилизаций?
Ульяна и Михаил, тем временем, пытались отдышаться, пристроившись на задних рядах.
Профессор Леберман продолжал, демонстрируя на экране различные гипотезы, объясняющие парадокс. Он говорил о теории Великого фильтра, о том, что цивилизации неизбежно уничтожают себя, о гипотезе зоопарка, о том, что нас намеренно не замечают, и о множестве других, не менее интересных, предположениях.
Внезапно профессор Леберман сделал паузу, оглядел аудиторию и произнес:
– Но сегодня я хочу поделиться с вами одной теорией, которую мало кто рассматривает всерьез. Теория эта… о нашей собственной неспособности воспринимать внеземной разум.
В зале повисла тишина. Профессор Леберман сделал глубокий вдох.
– Мы, – сказал он, – ищем то, что соответствует нашим представлениям о жизни. Мы ищем радиосигналы, космические корабли, инженерные сооружения. Мы ищем отражение самих себя в других цивилизациях. Но что, если внеземной разум настолько отличается от нашего, что мы просто не можем его распознать? Что, если он проявляется в формах, которые мы не в состоянии понять или даже заметить?
Он обвел взглядом аудиторию, словно пытаясь оценить реакцию.
– Представьте себе, – продолжил профессор, – что разум Вселенной не локализован в отдельных организмах, а является частью самого пространства-времени. Что, если гравитационные волны, космический микроволновый фон, даже законы физики – все это проявления разума, настолько огромного и сложного, что мы не можем его постичь?
Ульяна почувствовала, как по спине побежали мурашки. Что-то в голосе профессора, в его странных словах, заставило ее насторожиться.
– Что он несет? – изумленно прошептал кто-то на соседних рядах.
– И, возможно, – заключил профессор Леберман, глядя прямо на Ульяну, словно видел ее насквозь, – мы уже давно окружены внеземным разумом, но мы просто слишком слепы, чтобы его увидеть. Мы слишком заняты поисками себя в космосе, чтобы заметить, что он уже внутри нас.
В зале раздались робкие аплодисменты. Лекция закончилась. Ульяна и Михаил молча вышли из зала.
– Он… странный, – пробормотала Ульяна, глядя в спину удаляющемуся профессору.
– Просто эксцентричный ученый, – ответил Михаил. – Это… бывает… среди ученых.
Но Ульяна чувствовала, что что-то не так. Слова профессора Лебермана задели ее за живое, посеяв зерно сомнения в ее разуме. Она не знала, что это было, но она чувствовала, что они находятся на пороге чего-то невероятного… и, возможно, очень опасного.
– Куда теперь? – спросил Самсонов, – можем, в обсерваторию?
– Давай.
В обсерватории на этот раз оказались посетители. Две незнакомых девушки и парень разглядывали экран телескопа, на котором, среди звезд присутствовало слабое серое пятнышко очередного транснептунового объекта с именем, состоящим из множества цифр, а в обзорной комнатке Михаил и Ульяна обнаружили Натаниэя и Ван Юйцзе, которые, держась за руки, смотрели как по черному небосводу проноситься потерявшее былую яркость Солнце.
– Привет, – поздоровалась Ульяна.
Натаниэль и Ван Юйцзе вздрогнули, словно очнулись от глубокой задумчивости. Ван Юйцзе слегка покраснела и выпустила руку Натаниэля.
– А, привет, ребята, – ответил Натаниэль, стараясь выглядеть непринужденно. – Просто любуемся… закатом. Или, не знаю, как назвать удаляющееся Солнце.
Он нервно усмехнулся. Михаил заметил, что все они выглядят немного взволнованными.
– Все в порядке? – спросил он. – Вы какие-то… странные.
– Да все нормально, – поспешно ответила Ван Юйцзе. – Просто немного задумались о смысле жизни, знаете, когда видишь такую картину…
Ульяна недоверчиво посмотрела на нее. Смысл жизни? Это не было похоже на Ван Юйцзе, которая обычно была сосредоточена на своих внутренних переживания и отношениях с Натаниэлем.
– А что вы тут делаете? – спросил Натаниэль, переводя тему.
– Просто хотели посмотреть на звезды, – ответила Ульяна. – После лекции профессора Лебермана… знаешь, захотелось убедиться, что мы не совсем одни во Вселенной.
Натаниэль и Ван Юйцзе переглянулись.
– Леберман… – пробормотал Натаниэль. – Последнее время он, кажется, помешался на этом «вселенском разуме».
– Да уж, –