Вечером ребята довели меня до гостиницы и посоветовали на улицу без них не выходить, тем более что у меня в кармане пока наличка, а не чековая книжка. Оказывается, несмотря на лишенную сантиментов полицию, с грабежами тут все прямо на пятерочку – остановят, ткнут в нос пистолет и обчистят. И стреляют не рассуждая, коли дернешься.
Так что я остался в номере, читал газеты, писал письма и осваивал чудеса американской техники. В принципе, почти со всем оборудованием Инженерного квартала я угадал, здесь те же Bachelors apartments на одну-две комнаты даже не имели кухонь, потому как в таких полугостиницах были рестораны для жильцов. В домах же для семейных было больше общих гостиных, залов, столовых и так далее. И со всех жильцов брали подписку о соблюдении правил (например, о том, когда и сколько гостей можно приводить в дом) – что надо будет внедрить у нас, это позволит сдавать квартиры не членам Общества.
Жара к вечеру малость утихла, хотел было позвонить вниз на стойку с просьбой принести содовой, но вспомнил про панель у двери с двумя дюжинами кнопок на все нужды – одним нажатием можно вызвать горничную для уборки, стюарда с обедом или завтраком, затребовать газеты, кофе, чай, письменные принадлежности, стенографистку, черта в ступе…
Вместе с содовой (и кувшином льда, неистребимая американская привычка все пить со льдом) принесли вечерние газеты и несколько телеграмм – в отеле была своя телеграфная станция.
Пролистал прессу, обратил внимание на дебаты о городском бюджете: семьдесят миллионов долларов не хрен собачий, причем на полицию город тратил десять миллионов, а на школы – двенадцать. М-да, вот и ключик, в России-то весь госбюджет всего раз в пятнадцать больше, да и то на армию, флот и МВД расходуется четверть, а на образование еле-еле два процента…
На третий день пневмопочтой доставили записку, что меня наконец-то готовы принять. Никола с Бартом уже ждали внизу. Первым делом мы зашли в банк Моргана и оформили мне чековую книжку, а потом на трамвайчике добрались до 70-х улиц, откуда пешочком дошли до симпатичного четырехэтажного особнячка прямо через 5-ю авеню от Центрального парка. Невысокая чугунная оградка, вход под балкончиком – и вот я внутри с волшебными словами «Мне назначено». Горничная приняла у меня шляпу и перчатки и сдала с рук на руки дворецкому с манерами и высокомерием герцога в изгнании. Тот провел меня через гостиную с лепниной, гобеленами, сплошное барокко-рококо, людовик надцатый, а когда я чуть замешкался, чтобы бросить взгляд на полотно с античным героем, группой женщин и витавшими над ними упитанными амурами, снизошел до объяснения.
– Рубенс, сэр, – похоже, он гордился этим больше, чем хозяин.
Окна кабинета на втором этаже выходили на парк, обстановка внутри чуть проще, но тоже явно хай-класс – дуб, кожа, ковры, бронза, картины… Хозяин встретил меня, поднявшись из-за стола и демократично протянув для пожатия руку. Мал ростом, с высокими залысинами, крупными ушами и обильной сединой в бороде и волосах, одет в темно-серую визитку и брюки в мелкую полоску, во всем его благообразном облике выделялась лишь булавка для галстука с ярким бриллиантом карата в два.
– Мистер Скаммо…
– Мистер Шифф…
– Я получил письмо Теодора Герцля с просьбой вас принять, готов выделить вам полчаса, но сразу хочу сказать, что считаю идею о еврейском государстве в Палестине утопией.
– Ничего страшного, это первый шаг на обычном пути всякой хорошей идеи.
– Простите?
– Первый шаг: это утопия! Второй шаг: а в этом что-то есть! Третий шаг: и как мы жили без этого раньше?
– Недурно, но тем не менее я полагаю, вы собирались говорить о Российской империи?
Слушал он хорошо, было бы странно, если бы он не умел слушать. Но вот сидел он плохо – откинувшись на спинку кресла, взявшись холеными кистями за локти, да еще время от времени теребил мочку уха. Недоверие и несогласие, понимаем. Ладно, попробуем прошибить его…
– Я хочу предложить вам стать новым Моисеем и вывести свой народ из египетского плена.
Мне показалось, что он вздрогнул. Значит, правду писали про его идею фикс – вон, отлип от спинки, и руки даром что не вцепились в подлокотники.
– Что вы имеете в виду?
– Россию ждут большие потрясения.
– О, мистер Скаммо, я на это надеюсь, и я готов способствовать им.
Ну что же, вполне откровенно.
– А в любых потрясениях первыми страдают самые слабые, и сегодня это евреи, живущие в империи.
– Спасти их можно, изменив режим в России, – отрезал Шифф.
– Согласен, но это долгое дело, а вспыхнуть может в любой момент.
– Если будут сметены Романовы – пусть так и будет, – в глазах банкира промелькнуло злорадство.
– Вам мало было Маркса? – я выдал лучшую из своих змеиных улыбок. – Он родился из пламени революций 1848 года, а новая революция будет еще страшнее, и бог знает, что может родиться из нее…
Шифф совсем было собрался закруглить разговор, но тут снизу раздался короткий «мяв» и на стол запрыгнул холеный котище.
– О, извините, это Мистер Мурр, я сейчас…
Не успел Шифф потянуться за колокольчиком, чтобы позвать слуг, как Мистер Мурр пару раз втянул воздух носом, перешел ко мне на колени и начал тереться.
Вот что значит правильная подготовка – про то, что кота Шиффа выносят гулять в парк, мне рассказал Никола, а положить чуть-чуть кошачьей мяты в кармашки жилета было проще простого. Джейкоб как-то отмяк и продолжил уже более домашним, что ли, голосом.
– Удивительно… – Шифф покачал головой. – Вы первый человек, к кому Мистер Мурр пошел на руки.
– Просто я люблю кошек и они это чувствуют, – меня остро кольнуло воспоминание об оставшемся в будущем моем коте. Э-хе-хе, коцкий, как ты там?..
Но Шифф был непрост, одним котиком его с панталыку сбить не удалось, он снова вернулся к теме разговора.
– Режим должен измениться, и это не такая уж большая цена, – упрямо заявил он.
– Да? И сколько жизней единоверцев вы готовы отдать за демократию в России? Тысячу, десять, сто тысяч? – спросил я, почесывая загривок Мурра.
Банкир хмыкнул.
– Вы преувеличиваете.
– Боюсь, что я преуменьшаю, – продолжил я нажимать, куй железо, и все такое. – Мы оба не любим царское правительство, правда, по разным причинам,