Моисей Пустынник покачал головой.
— Тот, кто не прочитает заповедь смерти, не переживет в себе любви. К женщине. К земле родных.
— Смерти? Вы меня удивили. Я слышал, что в Торе нет заповеди смерти. Я уже видел смерть, я хочу увидеть и жизнь.
— И ты, уважаемый, пришел к нам за этим? — вдруг рассмеялся Моисей.
— Мудрецы, я ведь к вам в отчаяньи! Мне обещали, что завет жизни равен завету свободы, а завет свободы прост, как формула круга!
— Какая это формула? — оживился Мухаммед-Профессор в надежде, что гость сообщит формулу, проясняющую устройство желудка. Даже Черный Саат пристально поглядел на русского. Какую же формулу свободы он, неверный, познал? И только Карат не собирался разбираться в формулах заветов. Простая устойчивость тельника придавала Черному Саату уверенности в том, что его старший брат не совершил ошибки, отправив их четверых вместе в долгий путь к славной смерти.
— Формула свободы проста. Но иррациональна. Как квадратура круга. Хотя что вам до квадратуры круга.
— Арабы рассказали про сложные цифры евреям, а те, на беду всем, обучили им варваров, — вмешался Мухаммед. Тут вскинулся и Марк из Киева. Такого он пережить не мог, и поле боя-спора едва не охватило все искривленное математикой пространство. Но Логинов, сам того не ведая, спас историю иррациональных чисел от дальнейших надругательств.
— Тогда я не удивляюсь, что не вы, а арабы первыми решили разъяснить разницу между площадью квадрата и квадратурой круга! У них перед вами одно преимущество — там, где у вас заповедь жизни, у них — заповедь смерти.
— Выпей чаю, молодой устат.
Моисей Пустынник прикрыл глаза, и перед ним неспешным караваном по пустыне проплыла чреда воспоминаний.
* * *
Шел тот короткий зимой год, когда русские покидали его страну. Пустынник (тогда он считался еще нестарым моджахедом) воевал в небольшом отряде пуштунов, относящемся к войску Гульбиддина Хакматьяра.
Большие командиры вели тяжкие переговоры меж собой, с «патронами» из антисоветской коалиции и с посредниками русских. Хотя президент Наджибулла еще держал Кабул, и держал прочно, на их стороне уже делили победу. Кое-кто считал, что пришла пора торговаться и с русскими. Готовились к обменам. Те, у кого выжили пленные шурави, радовались, что сохранили хорошую валюту.
Кериму и двум его моджахедам предстояло довести двух русских солдат в нижний лагерь, поближе к Герату. Не для обмена еще, но на всякий случай поближе. Горные тропы сковывал снег, но Керим решил переправлять связанных вдвоем пленников на муле. Сами же карабкались пешком, натянув советские галоши на толстые верблюжьи носки и обвязав их бечевой с узелками для цепкости ног.
Один русский был солдатом-двухлеткой. Не одна зима сменилась летом с тех пор, как вышел срок его службы. Он оброс густой бородой и уже мало чем отличался бы от жителей этих мест, если бы не пустота в глазницах.
— Зачем мне в пути сумасшедший? — забраковал поначалу этого русского Керим, принимавший в верхнем лагере товар, переправленный из Мешхеда. Хромоногий мулла Абас, отдававший пленников, обнажил в улыбке крепкие желтые зубы:
— Шурави выплакал глаза, но не ум. Будет спокойным в дороге, как канарейка за пазухой.
Второй русский был не военный, а инженер. Инженер-саиб, прозвали его, и он повторял, показывая на себя пальцем: инженер-саиб. Он не разучился улыбаться и даже временами закашливался коротким смешком, словно в горле у него застряла колючка репейника. Кериму мулла Абас сообщил, что неверному открылась радость жизни после того, как тот признал истинный Коран. Но Керим не очень верил мулле. Иначе зачем менять? Уже двинувшись горной дорогой, он спросил у русского, правда ли, что он теперь мусульманин.
— Небо высоко, — хихикнул тот, — кто на земле строит, в небо не смотрит.
— Домой хочешь, русский? — Керим задал вопрос и провел мулу пальцем за ухом. Он внимательно оглядел ноги животного. Пустоглазый, тот, кто вторым сидел на мшистой спине мула, нервно вздернул бородой. На скуластой щеке обозначилась бороздка, по которой когда-то стекали слезы.
— Не хочу, — ответил саиб. Афганец не удивился. Он видел пленных русских, отвыкавших от дома, от языка своего и даже от своего имени. Наблюдательный афганец для себя даже отметил закономерность — такие, которые забывали, в прошлом отличались физической силой. Вот такие, как десантник с выплаканными глазами.
— Жена была красивая. А как выглядит, не помню. Забыл. Дети…
— На свадьбу хочешь, русский?
Саиб принялся выкашливать из себя колючку. Мул под ним занервничал.
— Я к вам сюда на волю. Дороги в горах строить — разве не воля? А ты пленил меня. Выходит, я раб, а ты хозяин. Ты хозяин бездорожья, а я раб его. Ни у тебя свободы нет, ни у меня нет. Нет у хозяина свободы, пока раб есть. В русском языке свобода и воля — слова разные.
— А ты как язык не забыл?
— Стихи читал.
— Стихи читал, а домой не хочешь?
— Сволочь! — вдруг с клекотом выкрикнул второй пленник, но один из афганцев керимовского отряда хлестанул его по шее плеткой, и тот, коротко взвыв, припал к земле и замолчал.
— Прочитай мне стихи, инженер-саиб. В моих краях поэта выше воина ценят. Говорят, они к Аллаху ближе. Оттого стихосложители живут долго. У нас говорят, кто выше глядит, тот живет дольше.
Русский покачал головой:
— У нас поэты мрут рано. А я…
Стихи Кериму русский читать не стал. Он замкнулся, молчал до самого конца долгой тяжелой дороги.
Чем-то инженера-саиба напомнил Пустыннику Логинов. «Поэты рано мрут, а я»…
Пленных тогда долго держали на нижней стоянке. Их охранял не Керим, но Кериму привелось их забирать. С русскими не договорились, отступление армии задержалось, торговля солдатами заглохла в верхах, там, где красные командиры торговались с западными дипломатам, а тем временем Советы грозили новым наступлением в Панджшере и в Герате. Двоих пленных решили отправить обратно в Мешхед.
— Не хотят вас красные командиры. Не берет тебя твоя земля, — сообщил саибу Керим. Тогда его еще не звали Пустынником.
— Возьмет. Как песок воду.
До Мешхеда тот саиб не дошел. На хвост Керима села русская разведрота. Видно, прознали про пленников. Отряд Керима ушел от прямого столкновения и полез в крутые горы. Времени на привалы уже не было, Керим спешил, опасаясь вертолетов. Русские по снежному следу дышали в спину. Их не было видно, но Керим чуял их близкий запах.
— Секанем им горло, зачем тащим их? — волновались моджахеды, шедшие с Керимом. Они были правы, но Керим упрямо вел связку в каменистую высь. Шли уже на своих, обвязанные в связках