Кундуз держался еще несколько дней. Все эти дни американцы гвоздили некие «объекты» обороны талибов, а афганцы, все откладывавшие и откладывавшие ратные подвиги, за которые получали деньги и обещания завтрашних почестей, вели с защитниками торг, и составляющий истинное поле войны. Узбеки Дустума договорились с таджиками Фахима, кому входить в Кундуз, каждый из них старался договориться о выгодах этой операции с комендантом Кундуза, а тот, в свою очередь, со своими соратниками. Северные, под давлением «спонсоров», ставили условие, чтобы иностранцы-арабы сдались без оружия, и в ответ обещали мягкую фильтрацию и скорую амнистию для рядовых. Все равно пленных держать негде. Но бросить арабов и уйти не было никакой возможности, и торг тянулся ириской изо дня в день до тех пор, пока «наемникам» все же не пообещали уйти вместе с обычными талибами, которых будущей власти предстояло перековать в сторонников демократии. В кругах умеренных авторитетов юго-западных областей и среди устатов и ханов севера и востока рождалась нехорошая усмешка по поводу бравых западных военных. Эта усмешка могла бы польстить русским, если бы те еще понимали лесть. Усмешечка людей, знающих уже, как пережить, перемолоть на жернове ровных месяцев, лет, десятилетий, чужое, грузное и колкое чугунное время.
Последний крупный северный город был взят победоносной армией коалиции 24 ноября. Танковый корпус генерала Мухаммада Фахима сплющил кольцо обороны с запада, а пехотные части генерала Давуда поджали талибов с востока. Арабы и чеченцы, стоявшие на форпостах, дали им достойный отпор, спектакль сражения был разыгран в лицах, вложенные спонсорами деньги были отработаны на славу, а дальше, уже без чужих, был заключен намоленный многодневными радениями мир. Войска Фахима и Дустума вошли в Кундуз, а отряды защитников разбежались из него в нескольких направлениях. «Наемники» двинулись к Кабулу, пуштуны — к Джелалабаду и в Кандагар, узбеки — в свои края. Жители города со смешанными чувствами ждали освободителей. Они помнили о бесчинствах, которые творили северные, беря города в прошлой войне.
Следующей целью мог стать только Кабул. Западные союзники, более не обращая внимания на муллу Омара, грозящего из Кандагара защитить Кабул и погнать с афганской земли неверных, принялись думать о том, кому сидеть на новом троне в освобожденной столице, и пуштунские кланы оживились, учуяв, что пришел их час заработать на новой войне. Таджики, напротив, забеспокоились и позавидовали узбекам, вцепившимся в север, обещанный Дустуму американскими патронами. Их эмиссары устремились в Москву, Дели и Тегеран. Вновь вспыхнула яростная вражда между персидскими и тюркскими племенами, вынужденными соседиться на одной земле.
Пленники полевого командира, взявшего Рустама, были направлены им в Мазари-Шариф, но по пути их маленький конвой пересек путь колонне пленных талибов, тех самых, которые ушли за Джумой из Кундуза и сдались дивизии дустумовского генерала Турелая. Конвоиры ингуша не увидели ничего плохого в том, чтобы присоединиться к однополчанам, дабы дорога была веселей. Приказ командира пленника не обижать, не пытать и не морить голодом и духотой до прояснения его биографии и целей они нарушать не собирались — талибов тоже содержали прилично и, больше того, оставили понурых людей несвязанными. Так они и дошли почти до самого Мазари-Шарифа, до крепости Калаи-Джанги, где рядом с тюрьмой располагалась ставка самого генерала Дустума. Любил генерал своих пленников, грел, голубь, под самым крылышком.
* * *
Может быть, окажись узбекский военачальник в своей ставке, Рустам и дождался бы своего пленителя-узбека. Но Дустум отправился в Шиберган, где сердитые гонцы Пентагона, Лэнгли и терпеливые воспитатели с Капитолийского холма убеждали его и таджикского союзника-соперника по наступлению, маршала Фахима, скорее выдвинуться на Кабул, но не брать город без отмашки советников… Умные советники не сообщили о том, что уже нашли своего ставленника-пуштуна на роль зиц-председателя «демократического Афганистана», но это и без того поняли изощренные в подобных играх Дустум и Фахим…
В отсутствии генерала Дустума в Калаи-Джанги с особыми полномочиями прибыли два агента ЦРУ. Им предстояло быстро сделать многое: провести фильтрацию среди новых пленных из Кундуза и забрать к себе для плотной работы тех, кто представляет интерес. Одного агента звали Дэвидом Тайсоном, другого — Джонни Спэнном. Это были немудреные ребята с ласковыми глазами учителей физкультуры. Зато они знали дари и турецкий.
Начальник службы безопасности Мазари-Шарифа генерал Рауф, оставшийся в ставке вместо Дустума, удивился столь быстрому появлению энергичных американцев, но не смог придумать причины, чтобы не пустить их в тюрьму. Он пробовал тянуть время, зная, что пленники фактически сами пришли сюда по договоренности с Дустумом, он звонил генералу, но как назло, мобильная связь не желала помогать ему. Тогда он выделил гостям охрану и приказал своим людям не торопиться с обходом камер.
Джонни Спэнн стал нервничать, как только попал в помещение тюрьмы. «Дурное дело опять», — горячим паром дышал он Тайсону в самое ухо. Ровная уверенность в успехе трех объединенных в единое сил — права, расчета и техники, здесь делилась на какую-то дурную бесконечность. Тайсон (он был пониже ростом, а его боксерская челюсть так и просилась в музей достижений американского народного хозяйства) только крепче стискивал зубы. Спэнн в табели о рангах стоял выше, но так уж, видимо, повелось при демократии, что чем выше дерево, тем быстрее оно ломится под порывом ветра.
Тайсон попер на коменданта тюрьмы и, не давая времени опомниться, обрушил на того шквал званий и указаний высшего начальства. Комендант приказал освободить для допросов камеру и приводить туда пленников уже связанными.
— Сколько их у