Еще сутки, долгие сутки авиация и танки гвоздили пространство тюрьмы, уничтожая там остатки живого, будь то талибы или не сумевшие перекинуться через стену дустумовцы. Те немногие, кто не погиб под обстрелом и не сумел взорвать себя, вернулись в тюремные подвалы, под укрытие камня и тьмы. Когда дустумовская пехота пошла штурмом на крепость, сопротивления ей уже никто не оказывал. Северные не стали утруждать себя выкуриванием врагов из казематов, они просто залили в подвалы мазут и подожгли его. Талибы задыхались и сгорали, и их крики яростным эхом отдались в устах победителей.
И Рустаму, и Дэвиду Тайсону удалось сбежать через крепостной вал. Тайсона взял с собой смельчак афганец, решившийся перебраться к своим еще в начале сражения. Добежав до стены, он толкнул вперед себя американца, а сам пал, изрешеченный пулями. Потом никто не стал разбираться, чьи были эти пули и выполнили ли узбеки, блокировавшие крепость, приказ командира о прекращении огня на участке прорыва своих. Как бы то ни было, Тайсон скатился кубарем со рва, его подобрали и сразу отправили в Манас, а журналисты разнесли весть о первом погибшем в ходе кампании американце — Спэнне.
Рустам действовал иначе. Некоторое время он пролежал посреди двора, притворившись мертвым и прикрывшись чьим-то телом. Заметив, что сопротивление защитников ставки ослабло, он пробрался к валу и, коротко помолившись, прыгнул вниз. До него туда прыгнули другие. Ингуш не знал, что внешняя стена полога, и подвернул руку. Его подобрали те, кто прыгнул перед ним. Это оказались журналисты, прибывшие в ставку Дустума заснять пленных талибов и оказавшиеся в эпицентре мятежа. Все они, два мужчины и девка, говорили по-русски. Рустам, хоть и был в сознании, молчал. Он изображал раненого. В молчании он узнал больше, чем иной в разговоре. И когда его бинтовали, он молчал, и когда тащили к позициям дустумовцев, тоже молчал, и только когда передовой отряд узбеков подобрал их, он открыл широко глаза и сообщил чумной девке с черным от гари лицом и голубыми каплями слез в глазах, что и сам — журналист из Ростова.
— Как фамилия твоя? — спросила девушка. Ее губы пахли мятой, как дыхание разведчика Спэнна.
— Логинов, — влепил он и снова закрыл глаза.
Солдаты поверили на слово — а что им не поверить, и отправили журналистов с охраной к генералу Турелаю отмываться и дожидаться Дустума. На передовой им нечего больше делать. Вместе с ними повезли и Рустама.
* * *
Сперва Рустам думал сбежать. Удобнее всего это было осуществить из лазарета, но вместо того журналистов отвезли в гостиницу «Барат» в Мазари-Шарифе, приставили слуг и охранников, и лекаря обещали доставить туда же. В городе звучала музыка, в гостинице все было по-домашнему, словно здесь и не помнили ни о талибах, ни о бомбах. Рустам представил себе, что сейчас творится в госпиталях, подумал о гостеприимстве хозяина и вспомнил, как Большой Ингуш внимательно относился к прессе. Воспоминание о Ютове навело его на важную мысль. Большой Ингуш терпеть не мог Дустума и всегда в своих построениях, малодоступных Рустаму и обращенных больше к Соколяку, очерчивал планете Дустум узкую орбиту, особенно в сравнении с Панджшерским Львом. Но это была планета той же системы, и, возможно, как рассудил Рустам, посоветовшись с мыслимым Ютовым, стоило не бежать, а, напротив, сблизиться с влиятельным узбеком.
В номере «Барата», в близости с русской самочкой, особенно ясно стало, что тут не его война и не он тут враг. И Рустаму стало весело, он ощутил себя гладкокожим смуглым зверем. Петлистым, хищным, голодным, но терпеливым. Свобода — это простота. Простота — это движение. Так-то, Руслан Русланович Ютов!
* * *
Через несколько часов после того, как в крепости Калаи-Джанги приступили к подсчетам потерь и уборке трупов, гостиницу «Барат» наводнили журналисты. Их привезли из Термеза. Страждущие со всего мира наконец-то подоспели к событиям не вслед за американскими чистильщиками и не по наводке лукавых проходимцев из числа полевых командиров. Наконец-то, обойдя американских военных цензоров, они получили и транспорт, и разрешение от генерала Дустума, намекнувшего союзникам, кто здесь теперь хозяин. Но… успели к триумфу коллег, счастливо оказавшихся в самом центре событий. Что ж, оставалось, скрывая зависть, терзать их вопросами. Однако незадолго перед тем, как трое журналистов вышли перед юпитерами, чтобы рассказать, как спаслись в кровавой бойне, излечившийся от ранения Рустам уже направлялся к генералу Дустуму. Скорая близость с женщиной — штука привычная на войне. Но понравиться женщине во время мгновенного лета любви, так понравиться, чтобы радость, а не тоска разлилась по ее телу — это, он знал, удается редким и редко. И тем труднее было ему с журналисткой, поскольку журналистка на войне