Выйдя из корабля, мы оказались в… Аду.
Ну, или в его подводном филиале.
Узкие, кривые коридоры, прорезанные в обломках или сваренные из листов ржавого металла, вели вглубь этого конгломерата. Освещение было тусклым, мигающим, в основном от неоновых вывесок баров с говорящими названиями вроде «Утонувший Скат» или «Последний Глоток» и редких, кое-как прикрученных к стенам аварийных ламп. Воздух был спертым, тяжелым, пропитанным запахами перегара, пота, ржавчины, гниющих отходов, дешевых наркотиков и горелого масла.
Из-за каждой двери, из каждого темного угла доносились крики, хохот, пьяные песни, звуки драки, иногда — выстрелы или короткие, резкие вскрики.
По коридорам, толкаясь и ругаясь, сновала самая разношерстная публика, какую только можно было представить.
Пираты в потертых кожаных куртках с нашивками своих кланов — черепа, скрещенные кости, хищные рыбы. Контрабандисты с бегающими глазками и потайными карманами, набитыми непонятным товаром. Наемники с пустыми, холодными глазами и оружием наготове — от плазменных винтовок до самодельных заточек. Беглые преступники, дезертиры, азартные игроки с лихорадочным блеском в глазах. Торговцы краденым, раскладывающие свой сомнительный товар прямо на полу. И просто отчаявшиеся бедняки, прибившиеся сюда в поисках хоть какой-то работы или удачи.
Почти все были вооружены. И почти все смотрели на нас — чужаков на чистеньком (по сравнению с местными) корабле — с нескрываемым любопытством, подозрением и… откровенной жадностью.
Здесь каждый сам за себя. Здесь право сильного — единственный закон. А репутация, заработанная кровью или обманом, ценилась дороже любых кредитов.
— Держись ближе, — сказал я Сарре, чувствуя, как напрягаются мышцы. Рука сама собой легла на рукоять плазменного резака, спрятанного под курткой. — И старайся не встречаться ни с кем взглядом.
Мы двинулись вглубь этого муравейника, стараясь не привлекать лишнего внимания, что было практически невозможно.
Наша цель была проста — найти Харпа. Но как его искать в этом хаосе? Спрашивать у первого встречного? Слишком опасно. Можно нарваться на его врагов или просто на тех, кто захочет поживиться за счет наивных чужаков, ищущих «старого морского волка».
Мы решили начать с баров.
На Дне бары — это не просто места, где пьют. Это центры информации, биржи слухов, места, где заключаются сделки и нанимаются на работу. Если Харп действительно осел здесь, о нем должны были слышать.
Первый бар, «Утонувший Скат», оказался тесной, прокуренной дырой, где за липкими столами сидели самые отвратительные типы, каких я когда-либо видел. Бармен — огромный, молчаливый мутант с жабрами на шее и татуировкой кракена на всю лысую голову — на мой вопрос о Харпе лишь недружелюбно хмыкнул и потребовал плату за информацию — пятьдесят кредитов. Я заплатил.
— Харп? — мутант протер грязной тряпкой стойку. — Старый хрыч с механическим глазом? Да, бывает здесь. Иногда. Когда не в рейсе на своей развалюхе. Говорят, он тут мелким ремонтом промышляет. И еще… поговаривают, он из Удильщиков. Бывших. Но бывших Удильщиков не бывает, верно? — Он подмигнул мне своим единственным, мутным глазом. — Если он тебе нужен, ищи его мастерскую где-то в «Жестяном Лабиринте». Это в старой секции, ближе к двигателям этого нашего… корыта. Там еще вывеска висит — «Якорь и Ключ». Если, конечно, ее еще не сперли.
Удильщик? Капитан Харп — Удильщик? Это было неожиданно. И неприятно. С пиратами лучше не связываться. Но отец ему доверял…
Второй бар, «Последний Глоток», был еще хуже. Мрачное, полутемное заведение, где даже воздух, казалось, был пропитан отчаянием и дешевым синтетическим алкоголем. Здесь на мой вопрос о Харпе отреагировали еще более враждебно. Несколько пиратов за соседним столом прервали свою пьяную беседу и уставились на меня тяжелыми, недобрыми взглядами.
— А тебе какое дело до старого Харпа, салажонок? — прорычал один из них, самый крупный, с лицом, перекошенным от старого шрама. — Должок ему принес? Или наоборот, получить хочешь?
— Я… его старый знакомый, — соврал я, стараясь выглядеть как можно более безобидно. — Хотел передать привет.
— Приветы здесь не передают, — усмехнулся шрамолицый. — Здесь передают другое. Или забирают. Усек?
Я поспешил ретироваться, чувствуя на спине их тяжелые взгляды. Кажется, Харп был здесь личностью известной. И не все его «знакомые» были настроены дружелюбно.
Информация стоила денег. И нервов. Мы обошли еще несколько сомнительных заведений, опросили пару торговцев информацией, которые за свои услуги брали немалые кредиты, но давали лишь туманные, противоречивые сведения. Кто-то говорил, что Харп улетел в очередной рейс и вернется не скоро. Кто-то шептал, что он задолжал крупную сумму местному криминальному авторитету по кличке Ржавый Зуб и теперь прячется где-то в самых глубоких и опасных отсеках «Анархии». А кто-то и вовсе утверждал, что старый Харп давно уже кормит рыб, и не стоит ворошить его прошлое.
Верить никому было нельзя. Здесь каждый преследовал свои интересы, и дезинформация была таким же ходовым товаром, как оружие или наркотики.
Мы с Саррой выбились из сил, петляя по этим грязным, опасным лабиринтам, чувствуя себя как две мелкие рыбешки в аквариуме с пираньями. Моя раненая нога снова начала ныть, а Сарра заметно побледнела и все крепче сжимала рукоять своего плазменного резака.
Нужно было выбираться отсюда, возвращаться на «Странника», пока мы не нарвались на серьезные неприятности.
Но уходить ни с чем тоже не хотелось.
Информация бармена из «Утонувшего Ската» о мастерской «Якорь и Ключ» в «Жестяном Лабиринте» была единственной более-менее конкретной зацепкой. Стоило рискнуть и проверить.
«Жестяной Лабиринт» оказался самой старой и ветхой частью «Анархии» — нагромождение из корпусов древних, еще доизоляционных кораблей, соединенных ржавыми переходами и шаткими мостиками. Здесь было темнее и тише, чем в центральных секторах, лишь изредка из-за закрытых дверей доносился стук инструментов или приглушенные голоса. Пахло старым металлом, плесенью и какой-то химией.
Мы долго плутали по этим запутанным коридорам, несколько раз заходя в тупики или возвращаясь назад, пока наконец не увидели её. Покосившаяся, сделанная из куска ржавого металла вывеска с грубо нарисованным якорем и перекрещенным с ним гаечным ключом.