– Конечно, не делает. Но хороший человек тактично бросает тех, с кем переспал, а Шейну этого явно недостает.
Я быстренько рассказываю ей, как он поступил с Кристал, дословно цитируя утреннее сообщение. Да, я его запомнила.
Прия смотрит на меня, разинув рот.
– Быть не может.
– Вот так.
– И он даже не сказал, мол, «я хорошо провел время»? Или «ты прекрасный человек, но…», «было весело, но…» – она набрасывает варианты вежливого отказа, которыми Шейн мог бы воспользоваться с Кристал, но почему-то не стал.
– Не-а, ничего.
– А я ведь хотела пригласить его в групповой чат, где состоят все наши соседи!
– Ой, плохая идея. Нам в групповом чате такая энергия не нужна.
– Ты права, не нужна, – твердо говорит она. – На самом деле я, пожалуй, расскажу о нем людям. Чтобы все знали, что от этого гада надо держаться подальше.
– Отличная идея, – я отворачиваюсь, чтобы она не увидела, как я улыбаюсь.
– Блин, – Прия толкает меня плечом. – Не оборачивайся, но к нам идет скелет Найл.
И точно – я слышу его громкие шаги по коридору как раз позади нас. Казалось бы, человек, который постоянно жалуется на шум, мог бы ходить потише.
Почтовый ящик у Найла рядом с моим, так что избежать встречи не удастся.
– Привет, Найл.
Он рывком вытаскивает почту, игнорируя мое приветствие.
– Ты слышала, что творится в 2Б? Клянусь, этот хоккеист шайбу по гостиной гоняет.
Мы с Прией обе закатываем глаза, пока он на нас не смотрит. Мы уже привыкли отмахиваться от жалоб Найла – он вечно твердит, что соседи шумят.
– Забудь про шум, Найл, – советует Прия. – У нас есть и другие поводы его не любить.
– Спасибо, но я буду не любить его за шум, – сухо откликается он.
Господи. Остынь уже, чувак. Жизнь – вообще шумная штука.
– Прия просит всех не раскатывать ему красную дорожку в честь заселения, – сообщаю я Найлу.
И тут я впервые вижу на его лице искреннюю улыбку.
– Потрясающе. Старый добрый бойкот.
– Так что, мы его полностью игнорируем? – уточняет Прия. Вид у нее при этом поистине злодейский.
– Именно, – кивает Найл. – Не разговаривайте с ним в коридоре. Не приглашайте на летние барбекю. Вбейте ему в голову, что нас совершенно не интересует человек, который не соблюдает предписания об уровне шума.
– Ну, мы не поэтому его бойкотируем, но пусть так и будет, – говорю я.
Прия расплывается в улыбке.
– Ты в деле?
– О, еще как. – Ничто не доставит мне больше удовольствия, чем мучения Шейна Линдли.
– Тогда решено, мы заключим пакт и будем его бойкотировать, – гордо заявляет Найл. Он просто сияет от такой перспективы.
Поверить не могу, что скелет Найл стал моим союзником. До переезда Шейна Найл был нашим с Прией самым нелюбимым соседом во всем здании, а теперь мы втроем устраиваем бойкот.
Ничто так не сближает людей, как ненависть.
Глава шестая
Шейн
Пять золотых звездочек за освобождение женщин
– А потом мы отправляли настоящие сообщения настоящим космонавтам на Международную космическую станцию! Представляешь? А завтра мы получим от них ответ! Представляешь?
Мэри-Энн бегает туда-сюда по гостиной, тарахтит без умолку, а на лице ее – чистой воды эйфория. Будь она старше, я подумал бы, что она что-то приняла.
Причина этого восторга – всего лишь космический лагерь.
– Во-первых, тебе надо остыть, – советую я. – А то у меня уже голова кружится. Во-вторых, что ты написала?
Она широко улыбается.
– Спросила, что будет, если пукнуть при нулевой гравитации – будет пахнуть, как на земле, или нет.
Я таращусь на нее, не веря своим ушам.
– Вот это? Вот это твой вопрос? Ты обращаешься к настоящему космонавту в открытом космосе, и ты решила об этом спросить?
Она пожимает плечами.
– Мне надо знать.
– А еще я слышал, что ты в этом лагере научилась делать ракеты из бутылок. Что, если ты неправильно смешаешь ингредиенты и нечаянно создашь биологическое оружие?
Пару секунд Мэри-Энн обдумывает мой вопрос.
– Думаю, тогда мы убьем всех в лагере.
– Ого. Малышка, мрачновато как-то, – я смеюсь, пытаясь отделаться от мысли, что моя младшая сестренка может оказаться психопаткой. – Ладно, иди переодевайся. Мини-гольф сам в себя не поиграет.
– Ура! Обожаю, когда ты дома!
Не успеваю я моргнуть, как она бросается мне на шею. Крепко обняв ее, я слегка приподнимаю ее над землей, и она хохочет от восторга.
Мне тоже нравится дома. Я люблю свою семью, а особенно люблю чудачку, которая сейчас висит у меня на шее. Может, кто-то и обиделся бы на родителей, если бы они родили второго, когда ты одиннадцать лет пробыл единственным ребенком в семье, но Мэри-Энн покорила меня с самого рождения – ей тогда был час, а у меня еще даже подростковый возраст не начался. Я прибежал домой с тренировки и потребовал, чтобы мне дали ее покормить. По вечерам я пел ей колыбельные, пока родители в один прекрасный день не усадили меня и не сообщили, что петь я не умею, а потом попросили пощадить их слух и никогда больше не петь дома. Да, они у меня безжалостные люди.
Я слышу, как они переговариваются в кухне, и потихоньку направляюсь к двери.
Мама стоит, прислонившись к гранитному кухонному столу. Она только что пришла с какой-то встречи, так что на ней фирменный деловой наряд – идеально подогнанные брюки и шелковая блузка. Вьющиеся черные волосы скручены в тугой узел у основания затылка. Она всегда выглядит так, будто сошла с обложки корпоративного журнала.
А вот папа вечно выглядит как бомж. Еще до того, как он начал работать из дома, он всегда надевал на работу джинсы и футболки. А теперь на смену джинсам пришли мешковатые спортивные штаны.
Они странная пара. Познакомились они еще в старшей школе. Мама была отличницей и президентом класса, а папа – невозмутимой звездой хоккея. Теперь он стал невозмутимым предпринимателем. Когда мечты об НХЛ не воплотились в жизнь, он как-то незаметно скатился в бизнес и чрезвычайно преуспел на этом поприще. Мама теперь – первоклассный городской управляющий в Хартстронге, штат Вермонт, но, по сути, выполняет обязанности мэра. Она – первая черная женщина на этом посту, так что, когда городской совет ее выбрал, это стало настоящим достижением. За последние десять лет Хартстронг стал куда более прогрессивным, чем раньше. И все жители города обожают мою маму.
Заметив меня в проходе, родители замолкают.
– Простите, что