Литнегр, личный секретарь и игрушка сенсея Плохиша Голубчик не мог себе позволить подобные траты, так как по соглашению со скуповатым сенсеем сам обеспечивал себя кожаным бельем и прочими причиндалами, дабы их креативные акты проходили в наиболее продуктивной обстановке, а остатков жалованья едва хватало снимать комнатушку без мебели в двухчасовой доступности к станции метро, за что нещадно и драли непомерную квартплату.
Голубчик ощутил к себе острый приступ жалости, на миг зажмурился и всхлипнул. Слезы потекли по щекам.
– Ничего, ничего, – пробормотал он, стараясь изо всех сил сдержать рыдания. – Мы им еще покажем, покажем…
На обочине разбитой дороги, лишь по недоразумению именовавшейся автострадой, стояла фигурка, подняв руку. Голубчик оскалился, слегка вильнул машину, чтобы колесо прошло по луже, и миновал голосующего, лишь мельком разглядев его мешковатую одежду и тощий рюкзак на спине. Типичный побирушка, такие сотнями покидали Кольцо, так и не устроившись даже на самых нижних ступенях, ведущих к высотам креаклизма и меритократии, попрошайничая, а то и промышляя грабежами.
«Ананас» сдавленно пискнул, экран мигнул и погас. Голубчик инстинктивно нажал на тормоз, остановив «Лексус» на обочине. Попытки привести «Ананас» в чувство ни к чему не привели, и Голубчик, в очередной раз пытаясь перезагрузить это чудо заграничной техники, вспомнил набившую оскомину шутку сенсея:
– Забыл, эта, как звать – то ли они нас, то ли мы их… А! Вспомнил! Ана-нас!
Вот что значит устаревшая модель! Всего лишь месяц, и ни к черту не годится… Пожадничали снабдить, экипировать самым лучшим. Будто это так просто – поехать в какие-то едрени, найти какого-то МТА и огреть его ледорубом!
Поглощенный мыслями и попытками реанимировать связь с цивилизованным культурным миром, Голубчик не сразу услышал стук в окошко «Лексуса». Он поднял взгляд и вздрогнул – к стеклу прижималось лицо, чумазое настолько, что и черт не разобрать, и только нос расплющился как пятачок. Существо напоминало то ли поросенка, то ли чертенка. А быть может и того, и другого одновременно.
Голубчик замахнулся на чудище «Ананасом», мордочка исчезла.
– Вот что «Ананас» животворящий делает. – Голубчик приложился устами к прохладной поверхности приборчика, но тут дверь с другой стороны распахнулась, внутрь пахнуло промозглостью глубокой осени, погрязшей в бескультурье периферией, дымом костра и кислой вонью не знающего шампуней, гелей, скрабов и массажа тела.
Голубчик остолбенел от подобной наглости и столь лихого вторжения чумазого существа в личное пространство.
– Ну, и чего пялишься? – добродушно произнесло существо и улыбнулось щербатой ухмылкой, открывая кривые, также не знавшие ни щетки, ни стоматолога зубы. И Голубчик невольно провел языком по своим имплантам, стоившим ему столько, что можно было взять в ипотеку хоромы в Сити, но увы – хочешь пробиться в меритократы, прежде позаботься о безупречной улыбке. Голубчик растянул губы и воспроизвел голливудскую улыбку третьей степени приветливости и второго уровня презрения.
– Простите, а вы кто?
– Конь в пальто, – неприятно заржало существо. – Давай, крути баранку, газ дави!
Если бы не сдохший «Ананас», оставивший Голубчика не только вне зоны действия культурного поля Кольца и мира, но и без карты, это чучело вылетело бы из машины как пробка из шампанского «Слеза креакла», производимого в Крыму на личных винных заводах Примы, ставших с недавних пор пятьдесят шестым штатом Соединенных Государств Мира, а потому Голубчик скрутил в себе волю к власти и как можно любезнее спросил:
– Видите ли, гм, уважаемое, я еду по делам в село Едрени, но, кажется, слегка заплутал в этих ваших, гм, просторах…
Чучело распустило лямку на рюкзаке, покопалось внутри и извлекло нечто, судя по тому, что вгрызлось в него не ведавшими карательной стоматологии зубами, съедобное, и Голубчику пришло на ум словечко с и т н о е, хотя без «Ананаса» значительная доля его памяти осталась в Паутине, поэтому приходилось опираться на весьма ненадежные источники – собственную память, изрядно, к тому же, подправленную лучшим психотерапевтом Кольца. А в памяти почему-то возник сенсей, хлещущий подвешенного к потолку и связанного по всем правилам японского извращения веревками Голубчика бамбуковой палкой, дабы побудить его к творческой эрекции.
– Не дрейфь, – невнятно пробормотало чучело, рассыпая крошки по коже салона «Лексуса», набивая пасть ситным, – я покажу.
Это такой каршеринг, успокаивал себя Голубчик, вновь выворачивая на асфальт, еле проглядывающий сквозь наслоения грязи, надо бы поинтересоваться у чучела, как оно будет расплачиваться за подвоз – банковской картой или наличными, хотя откуда здесь карты, а наличные… Голубчика даже озноб пронзил, когда он представил, во что в руках местных могла превратиться купюра с Жалейкой или Совестью, придется отстирывать и дезинфицировать. Зато после выполнения миссии… И Голубчик помимо воли представил себе мелкий биткоин, на аверсе которого запрограммируют его гордый профиль…
– А это обязательно? – робко спросил тогда Голубчик, когда сенсей протянул ему точную копию ледоруба, коим и следовало выполнить опасную миссию. – Как-то это…
Плохиш насмешливо смотрел на него сквозь круглые очки, застегнутые на затылке замочком, кои он старомодно предпочитал всем современным линзам.
– Не гуманно?
– Ну… – Голубчик невольно потер соски, которым этой ночью особенно досталось в процессе креативного акта от сенсея. – Можно ведь и по-другому.
– Знаешь, почему тебе всю жизнь придется горбатиться литнегром? – прищурился сквозь зеленоватые стекла очков, застегнутых на затылке крохотным замочком, сенсей. – Даже если дорастешь мне хоть досюда, до щиколотки, выше нет, не получится… Так вот, Голубчик, ты не понимаешь Самой Главной Тайны культурки, п-а-а-а-нимаешь, – удачно спародировал Плохиш. – Как там у этого… ну… Героя Гражданской, приемного дедушки Егорки, где у красножопого Мальчиша выпытывали главную тайну? А в чем тайна-то состояла, а? – Плохиш приставил к огромному волосатому уху ладонь.
Голубчик попытался вспомнить читанную в позабытом до дрожи детстве книжку. А ведь что-то такое было: банка варенья, корзинка печенья, мальчиши, плохиши…
Плохиш, видя затруднение Голубчика, подманил пальцем, ухватил его подбородок стальными, словно клещи, пальцами:
– Потому что мы создаем миры, понимаешь? Каждый из нас, даже, прости дьявол, Рыбина эта инфернальная, сука фригидная… Текст – это мир! И существуем мы не потому, что у нас премии, тиражи и списки бестселлеров, которые та же Рыбина и составляет на пару с Дубленкиной, а потому что на безрыбье и рак рыбина, хе… И если на этом безрыбье вдруг появляется даже самая маленькая рыбешка, то… – Плохиш сделал нервное движение руками.
– Понял?
Ничего не понял, тоскливо подумал Голубчик, принимая завернутый в прозрачный имиколекс-Г ледоруб