– У МТА нет и-мэйла, фейсбука, телеги и даже, прости господи, контакта, – как можно суше проинформировал Голубчик, и за столом Совета Пяти воцарилась недоуменная тишина.
– Как такое возможно? – проскрипела Прима, а Шут даже не смог отыскать в своем репертуаре подходящей пошлой шуточки.
– Это все равно что писать на бумаге чернилами. – Мадам Дубленкина поежилась, вспоминая героическое прошлое, когда она, будучи юной диссиденткой, по ночам на к у х н е тщилась переписать от руки «Архипелаг ГУЛАГ». С тех пор у нее на указательном пальце и осталась жесткая мозоль, которую она выкусывала, вынося вердикт очередной самотечной рукописи, которую идиот-редактор посчитал достойной ее, а не Рыбины, внимания.
– Именно так МТА и делает, – заверил Голубчик, сверившись с досье.
Совет Пяти загрустил.
Поначалу сенсей хотел даже расщедриться на почти новую «Теслу», которую приобрел на гонорар, но тут же вспомнил, что за Кольцом жизни нет, как не может там быть и электричества, тем более в избах, где до сих пор теплятся лучины и лампадки, что вызывало у того же Совести приступы черной ностальгии и регулярные позывы уехать куда-нибудь в Бердичев или на Соловки. Поэтому сейчас Голубчик вел по широким проспектам столицы древний «Лексус», физически ощущая на себе сочувственные и презрительные взгляды автовладельцев, рассматривающих проезжающий мимо них автохлам. Впрочем, у Голубчика имелось нечто, что должно было компенсировать его временное унижение, хотя сенсей мудро назвал это маскировкой, а именно «Ананас» самой последней модификации, на который Прима самолично записала песню в собственном исполнении, Жалейка – свой последний сериал, где она в роли супруги святого Горби усиленно демонтировала Империю Зла, разгуливая по Красной площади в костюмах от Диора. Мадам Дубленкина подарила Голубчику промокод на ознакомительные отрывки наиболее продвигаемой ее редакцией книги, читать которые, конечно, было невозможно, но они уже густо толпились в шорт– и лонг-листах всяческих премий, собственно именно поэтому в редакции гонораров не платили, поскольку автор боллитры вполне сносно существовал на наградные, которые у него оставались после отката львиной доли суммы мадам Дубленкиной и Рыбине за их патронаж.
«Ананас» лежал на соседнем сиденье, и Голубчик, выруливая к выезду за Кольцо, все чаще поглядывал на него, словно набираясь решимости.
– Нэт человэка, нэт и проблэмы – так сказал Плохиш, удачно спародировав кровавого палача Сталина, про которого написал уже столько книг, что из чувства благодарности к давно почившему вождю и лучшему другу физкультурников обязан был стать записным сталинистом.
Когда Плохиш это произнес, то за столом Совета Пяти воцарилось гробовое молчание, и лишь Шут засмеялся тонким, почти детским голоском, каким смеялся, когда вел собственную детскую передачу. Прима отвесила ему тяжелую оплеуху, и смех прервался.
– Вы это серьезно? – всплеснула руками Жалейка, а Совесть испортил воздух, что являлось у него высшей формой проявления внутренней творческой активности.
Плохиш был, конечно, серьезен как никогда. И порукой тому – тщательно упакованный ледоруб, точная копия того, каким покончили с Львом Троцким сталинские агенты, привезенный сенсеем из заграничной командировки. Ликвидировать МТА следовало именно этим орудием, являвшимся воплощенным символом победы темных сил над светлыми. У Плохиша в его коллекции имелся еще и самый настоящий энкавэдэшный наградной топор, уложенный в футляр по форме, изнутри обитый бархатом, а снаружи обтянутый кожей… нет-нет, не той, о которой могли бы подумать, хотя с чекистов, чьи руки по локоть в крови, и подобное станется, и с бронзовой табличкой, сообщающей, что данным топором награждается капитан НКВД имярек за большие успехи в деле борьбы с врагами народа.
Мелодично зазвонил «Ананас» последней месячной марки, поражавший техническими достижениями всякого, кто еще бедовал как лох с коммуникатором предпоследней месячной марки, затем мелодия прервалась хрипящим пением Примы, и Голубчик поспешно схватил устройство, прижал к уху и рявкнул:
– Слушаю, сенсей!
– Ты уже где? – деловито осведомился Плохиш, будто перед ним не был открыт ноутбук, на экране которого двигалась точка – Голубчик с «Ананасом», который и пересылал не только координаты ангела возмездия, но и аудио– и видеоинформацию.
– Подъезжаю к Кольцу, сенсей, – доложил Голубчик.
– Настроение?
– Бодрое!
Плохиш помолчал, затем продолжил:
– Ты ведь понимаешь, что от успеха миссии будет зависеть твое продвижение? Звание креакла и, тем более, кандидата в меритократы надо заслужить… кровью, хе-хе.
– Так точно, патрон, – Голубчик перешел на военный тон. У него чесался язык спросить – какой же кровью заслужил место в Совете Пяти сам сенсей, но сдержался.
– А главное – не думай и не сомневайся, – сказал Плохиш. – Думать и сомневаться мы за тебя будем, хе-хе.
– Не извольте беспокоиться, сенсей, – с бьющимся от гордости сердцем сказал Голубчик.
Жизни за Кольцом не было в полном смысле этого слова, в чем Голубчик, давно уже позабывший, когда выбирался за его пределы, мог убедиться самолично. Сначала исчезли оборудованные заправочные с уютными филиалами Макдональдсов, Бургеркингов и КиЭфСи, где Голубчик несколько раз останавливался выпить кофе и проглотить гамбургер, затем все реже стали встречаться рекламные билборды, а вечное лето с ярким солнцем и ядовитой зеленью, словно сошедшей со все той же рекламы недвижимости, которую обязательно следовало приобрести в ипотеку сроком на два, а то и три поколения, постепенно перешло в осень, листва пожухла, зарядили мелкие дожди, широкий автобан на шесть полос сузился до шоссе на четыре полосы, а затем и вовсе до жутких двух.
В зеркало заднего вида Голубчик видел, как постепенно затухал свет, изливающийся изнутри Кольца, превратившись сначала в еле приметный туман, а затем и в почти незаметный отблеск на низко висящих тучах, и сердце сжалось в нехорошем предчувствии. И лишь прикрепленный к торпеде «Ананас» попискивал, прочерчивая джипиэс-путь к черной кляксе на электронной карте Альфабетагаммы, по которому двигался «Лексус».
Голубчик протянул руку к «Ананасу» и погладил его по инновационным изгибам, в который раз поражаясь заокеанской гениальности людей, создающих подобные вещицы, и не просто создающих, а