– Приснится же такое, – покачал головой Голубчик, откинул одеяло, встал и обнаружил на себе исподнее. Так, во всяком случае, согласно всплывшему из бездн памяти слову, именовалось то, в чем он спал, – широкая белая рубашка и штаны на завязках. Рука сунулась под завязку штанов, и Голубчик обмер. На нем не было его трусов! Тех самых дизайнерских трусов, которые и трусами называть – грешить против чека, по которому он заплатил за них четырехзначную сумму, сделанных в наимоднейшем ателье синьора Труссарди, сплетенных из шелковых нитей с золотом, украшенных стразами, рельефно подчеркивающих все достоинство Голубчика. Ну, в общем, как и любил сенсей.
Горькие слезы потери потекли по щекам Голубчика. Сначала «Ананас» новейшей, почти, модели, затем «Лексус», и вот теперь самый подлый удар – трусики! И это он еще не нашел МТА в этих забытых культурой и толерантностью Теплых Едренях!
Он подошел к столу, откинул рушник и взял крынку с белой жидкостью, наверняка молоком, и поднес ко рту. От молока пахло. Голубчик почувствовал тошноту, представив, что эту вот жидкость не развели как полагается из высококачественного порошка, произведенного на Западе, а добыли прямиком из коровы, путем жестоких манипуляций с ее выменем. Сдерживаясь, он глотнул, затем еще, еще, и с каждой порцией, что проникала в гортань, а затем в желудок, в которой наверняка полным-полно лактозы, микроорганизмов и прочих вредностей, Голубчику тем не менее становилось легче, ужас отпускал его, а когда он поставил опустевшую крынку на стол, утирая колючий подбородок ладонью от капель молока, то напротив за столом сидел о н. Как всегда во всем черном, за исключением повязки, обматывающей лицо так, что оставались видны только глаза, тоже черные, словно дыры. На повязке красовался ярко-желтый смайлик, который действительно улыбался. Но вот улыбка смайлика превратилась в ровную полоску, а затем уголки нарисованного рта опустились вниз.
– Как молочко? – с искренней заботой поинтересовался Черный. – Поберегитесь, не ровен час просифонит, придется до ветру бежать. А ветер только во дворе. Да?
– Да. – Голубчик кивнул.
– Дырка, – покачал головой Черный. – У народа, который тысячу лет ходит на дырку, нет будущего, вам не кажется?
– Кажется, – быстро ответил Голубчик. В животе взбурлило.
– Хотя в дырках так удобно топить креаклов и меритократов, – с мечтательностью произнес Черный. – Помните, как там у Совести в кино – грязь, дермище, никакого Возрождения и Просвещения, и только нужник, в котором топят очередного книгочея… ШедЕвр!
Голубчик содрогнулся. Ему вдруг почудилось, будто Черный только для того и явился перед ним, вынырнув из своих инфернальных бездн, куда и чертям-то доступ заказан, с берега ледяного озера Коцит…
Черный встал из-за стола, поманил Голубчика к занавеске, отделяющей часть избы, и когда тот подошел на негнущихся ногах, отодвинул цветастую ткань. Там тоже стояла кровать, на которой лежали двое – девушка и парень, голова девушки покоилась на плече парня, а его рука обнимала подругу за плечи. Голубчик смотрел на эту мирную, идиллическую картину, и в груди становилось все холоднее и холоднее.
– Где ледоруб? – ласково поинтересовался Черный.
Девушка шевельнулась, пухлые губы приоткрылись, кудрявые волосы рассыпались по подушке золотистым нимбом. В ней уже не было ничего от той замарашки, которая залезла к нему в «Лексус». В бане, что ли, помылась, мелькнуло у Голубчика, а Черный заухал филином – так он обычно и смеялся. Аж мороз по коже.
Голубчик посмотрел на свои пустые руки.
Ледоруба не было.
Потому что инструмент остался в багажнике застрявшего «Лексуса», и только «Ананас» Голубчик захватил с собой в деревню, хотя от него было еще меньше толку.
– Там… остался… – Голубчик облизал внезапно пересохшие губы. – Но… зачем?
– Как зачем? – искренне удивился Черный. – Разве вы, господин хороший, не желаете стать креаклом третьей ступени, влиться в избранную когорту меритократов, стать заслуженным деятелем пост– и постпостмодерна, заслуженным мастером симулякров, толерастом шестого уровня, почетным участником движения би-эл-эм, потомственным гулаговцем, лауреатом премии «Жить-не-по-лжи», и прочая, прочая, прочая? Или желаете оставаться тем, кто вы есть сейчас? Литнегром, которого и к движению би-эл-эм на пушечный выстрел не подпустят? А может, вам это нравится? – И Черный сделал мерзкое вихляющее движение задом. – Так стоило ли огород городить? Жили бы в этих своих… как их? Едренях!
Парень открыл глаза и посмотрел на застывшего в ужасе Голубчика. Даже странно, почему Голубчик его сразу не узнал. Слишком много прошло времени? Или потому, что он больше смотрел на девушку? И тоже не узнавая ее…
Он сделал шаг назад, затем повернулся и побежал, наталкиваясь в темноте на что-то твердое, угловатое, роняя и разбивая, падая и поднимаясь, пока всем телом со всего маху не ударился о дверь и не вывалился из уютной теплоты дома в промозглость глубокой осени.
«Лексус» стоял там, где он его и оставил, почти уткнувшись капотом в камень, на котором какой-то шутник написал: «Налево пойдешь – себя потеряешь, направо пойдешь – ничего не найдешь, а прямо пойдешь – к себе и придешь». Казалось, ничего не изменилось, за исключением того, что некогда белая, почти новая машина выглядела так, будто ее бросили здесь много лет назад, и она стояла, продуваемая всеми ветрами, в зной и непогоду, покрываясь грязью и ржавчиной, врастая спущенными колесами в землю, погружаясь в мать сыру землю подобно подводной лодке. Внутри салона почти ничего разглядеть, но Голубчику показалось, будто внутри движутся какие-то тени, словно автомобиль стал пристанищем для каких-то лесных тварей.
Голубчика била дрожь. Ему жутко хотелось проснуться, ибо бесконечный кошмар становился невыносим, но с ужасающей уверенностью он знал, что не спит. Он бочком подобрался к «Лексусу», обошел его, дернул багажник, тот, понятное дело, не пожелал открываться, а найденный в кармане брелок с ключом оказался бесполезен, как Голубчик не жал кнопку и не пытался сунуть в отверстие замка ключ. Тогда он подобрал на обочине округлый булыжник и с нескольких ударов заставил багажник открыться. Изнутри в небо рванула летучая мышь, скользнув по щеке Голубчика шелковистым кожистым крылом, но он даже не отмахнулся, ощупывая внутренности, даже не слишком задумываясь о том, что там могли найти себе пристанище и твари поопаснее, например, гадюки, и вот трясущиеся руки наткнулись на сверток.
Извлеченный из футляра ледоруб мрачно поблескивал в свете луны во внезапно возникшем в сплошь затянутом низкими облаками небе правильном квадратном вырезе. Голубчик смотрел на лезвие, стискивая удобную рукоятку и стараясь унять дрожь в