– Это я, сестрёнка, – сказала я, вставая рядом на трясущиеся колени и дёргая её за рукав. – Исыль.
Впервые мне хотелось, чтобы меня отругали. Я терпеливо ждала, всматриваясь в отстранённое лицо Суён, желая снова увидеть сестру, которая всегда прилежно соблюдала правила и гневалась на меня, когда я их нарушала. Мне не хватало этой вспышки гнева. Искры в её глазах. Я взяла обмякшую руку Суён и пальцем написала на ладони одно слово.
Переворот.
И снова взглянула на неё. Она даже не моргнула. Я опять вывела на коже Суён слово, которое однажды внушило мне надежду.
Панчон. Переворот. На этот раз она едва заметно отреагировала. Её ресницы дрогнули, глаза слегка просияли. Благородный переворот, восстановление справедливости. Душа моей сестры улетела далеко-далеко, оставив позади пустую скорлупу, но вот она вернулась – ко мне.
– Хван Поён, – прошептала она, глядя на меня словно сквозь туман. – Надеюсь, это ночной кошмар, и ты не сидишь сейчас передо мной.
– Это и правда кошмар, но завтра вечером ты от него очнёшься, – обещала я. – Скоро всё закончится. И после этого можешь отчитывать меня сколько угодно, хоть до конца жизни.
В долгой тишине Суён смотрела на свою ладонь, на невидимое слово. Её веки дрогнули; голова покачнулась.
– Я много дней не сплю. Не могу забыть. Вижу их, стоит закрыть глаза.
Я не спросила, о чём речь. Только подвинулась ближе и положила её голову себе на плечо.
– Отдохни, сестрёнка, – прошептала я, с болью в сердце наблюдая за тем, как жизнь снова блекнет в её глазах.
«Моя сестра нашлась, и по крайней мере она жива, жива», – повторяла я про себя, стараясь быть благодарной хотя бы за это.
Я робко погладила её переносицу, как делала мама, когда укладывала меня спать.
– Никто тебя не тронет, пока твоя сестрёнка с тобой, – обещала я, хотя голос мой дрожал.
Её голова потяжелела, и она, похоже, задремала.
Долгое время я сидела неподвижно, наслаждаясь весом её присутствия. Находя в нём якорь для своей души. Сестра, сестра, сестра. Это слово, прежде лёгкое как воздух, теперь сдавливало сердце. Две сестры. Две девушки, частички друг друга, связанные невидимой нитью, тёплой привязанностью, которую не оборвут никакие ссоры. Сёстры. Рождённые поддерживать друг друга.
Я в сотый раз взглянула на Суён, убеждаясь в том, что она мне не мерещится. Постепенно в это верилось всё больше, и меня охватили воспоминания о долгом пути до Суён, о добрых незнакомцах, ставших моими лучшими друзьями.
Принц Тэхён. Юль. Вонсик.
Если бы Вонсик выжил… Как искренне он бы обрадовался, наконец встретив мою сестру.
Я тяжело вздохнула и медленно огляделась, стараясь не потревожить сон Суён. Должно быть, Чонби уже ушла, а медсёстры не обращали на меня внимания. Я достала из мешочка отчёт следователя Ку с запиской от принца в конце. Расследование Вонсика до сих пор не окончено, и его придётся отложить до конца переворота. Но мне хотелось посмотреть на почерк Тэхёна – всё, что сейчас о нём напоминало.
Сначала я никак не могла понять слова, сколько на них не смотрела. А после первого прочтения голова у меня пошла кругом. Почему там написано о Мёртвом саде, деле, о котором рассказывала мне Юль? Как оно связано с Безымянным Цветком? Я заставила себя сконцентрироваться на отчёте и перечитала его ещё дважды, прежде чем до меня дошёл весь смысл.
– Эти дела связаны, – прошептала я, и по спине пробежал холодок.
После четвёртого прочтения я свела отчёт к трём основным пунктам.
Во-первых, жертву похоронили в её собственном саду. В убийстве обвинили мужа, бывшего дворцового стражника, который лишился своего положения из-за неподчинения. Их сын покинул страну несколько месяцев спустя, спасаясь от сплетней о случившемся.
Во-вторых, жертва жила совсем рядом с поместьем госпожи Син, бабушки вана Ёнсан-гуна по матери, и была её компаньонкой. За два дня до смерти она получила в подарок от госпожи дорогую шпильку пинё. В живых несчастную последним видел зашедший в гости владелец таверны, и он поклялся, что в её волосах была золотая пинё.
В-третьих, это украшение опознали как собственность покойной королевы Юн: особую шпильку йончжам, украшенную декоративной головой дракона. Следователь Ку допросил госпожу Син и выяснил, что пинё была не украдена, а подарена добровольно в знак извинения.
Я перевернула лист и посмотрела на почерк Тэхёна. Аккуратные, но смелые линии.
«В отчёте не упомянут случай с окровавленными одеждами, о котором я тебе рассказывал. Сына жертвы звали Нам Сынмин, и он насмехался над Ёнсан-гуном за то, что тот расплакался, держа в руках халат покойной матери. Ёнсан-гун узнал об этом и избил Сынмина, и госпожа Син вручила своей компаньонке роскошный подарок в знак извинения.
Но я не уверен, как Вонсик пришёл к твёрдому убеждению, что Безымянный Цветок связан с этими инцидентами. Сходства есть, в самом деле, но даже кровавая надпись на одежде – слишком слабое звено для следователя. Значит, Вонсик знал ещё о чём-то, о некой важной детали, которая связывает убийцу с тем юношей, два года назад оскорбившим Ёнсан-гуна».
Я отложила письмо и подумала о Вороне, том стражнике, который спрятал улику на месте смерти Хёкчжина. Похоже, он скрывал много секретов. Возможно, один из них мог однажды стать ключом к этому делу. Но пока…
Я взглянула на сестру, снова убеждаясь в том, что она в самом деле мне не снится, и моё сердце сковал холод. Она уже не дремала, а смотрела в пустоту перед собой. По бледной щеке стекала одинокая слеза.
– Суён, – прошептала я. – Тебе надо отдохнуть…
– Я помогла принять роды у другой наложницы, – произнесла Суён монотонным голосом. – Мы с ней были подругами. Она уже носила ребёнка своего мужа, когда её похитили. А потом…
Суён моргнула, глядя в пустоту.
– Ван убил и её, и ребёнка. Очжагин [6] унёс их обоих… Тела моей подруги и младенца.
Я в ужасе стиснула письмо.
– Завтра я уеду, – продолжила Суён всё тем же жутким голосом. – Завтра ван отправится в Кэсон. Его должны сопровождать все женщины, и я тоже. Если того события, о котором ты говоришь, не произойдёт, не знаю, что я с собой сделаю, Исыль.
На глаза у меня накатили слёзы. Я прикусила язык, сдерживая вертящиеся на нём слова: «Как ты можешь думать о смерти? О том, чтобы покинуть меня после всего, что я сделала ради нашего воссоединения?»
Я не смела осуждать