«Да вы совсем охренели!» — донеслось до меня, отбрасывая все непечатные выражения, которыми он щедро пересыпал свою речь. Я ускорил шаг. Подойдя, резюмировал для себя ситуацию одним взглядом на хмурые лица и понял — нехорошо. Ввязавшись в перепалку, кое-как удалось угомонить обе конфликтующие стороны.
И что интересно: после работы, за кружечкой самодельного «горячительного», вся эта компания, во главе с Кадетом, жила душа в душу, байки травили, песни пели. Но стоило только приступить к делу, как начинались дрязги.
— Василий! — Дядя Саша, красный от гнева, схватил меня за рукав и потащил к крылу самолета. — Скажи этим тупым обезьянам, что так не пойдет! Ты посмотри! Эти уроды заклепали элерон! Ты это видишь⁈ Намертво!
Честно сказать, я тогда еще плохо ориентировался в авиационных терминах. Кое-что, конечно, соображал, но добрую половину слов, сыпавшихся из уст Александра Карловича, просто не понимал. Его приказы бригаде часто приходилось переводить с «авиационного» на человеческий: «Эту хрень (показывая) прикрутить сюда, ту железяку (тыча пальцем) — сюда, а между ними вставить вон ту штуковину, с хлястиком». Причем он и сам мог бы так объяснить — от точного названия «фитюлинки» результат работы не менялся. Но нет, при постановке задачи он упорно сыпал терминами, щедро сдабривая их отборным матом, что только усиливало непонимание и раздражение.
В данном же случае выяснилось, что вместо того, чтобы аккуратно переклепать ослабленные клепки на узле крепления элерона (так называется эта подвижная плоскость на задней кромке крыла, отвечающая за крен), мужики, возможно, назло, приклепали сам элерон к крылу! Зафиксировали его. Намертво.
Зачем? Почему? Дураков среди них не было, все руки золотые. Но причина быстро всплыла: дядя Саша, озабоченный безопасностью финальных работ перед вылетом, категорически запретил выпивать даже по чуть-чуть в обеденный перерыв. А мужики привыкли пропускать по рюмочке «для сугреву» и настроения. Конечно, его можно было понять — перед ответственной работой нужна трезвая голова. Но бригада восприняла запрет как личное оскорбление и высказала свое «фи» таким вот варварским способом.
Страшного, конечно, ничего не случилось. Можно было аккуратно расклепать соединение, не повредив детали. Жаль было только время и нервы.
— Дядь Саш, — отвел я его в сторонку, подальше от злых глаз бригады, — много ещё работы на сегодня? Успеем?
Он вытер маслянистый лоб заляпанной ветошью, тяжело вздохнул:
— Шасси заедает, правое колесо. Надо разобрать, смазать амортизатор — там песок набился, наверное. В моторе масло поменять — отработанное уже черное. На стартере щетки посмотреть, да на холостых погонять хоть с полчаса, прогреть как следует, проверить стабильность оборотов… — Он перечислил все пункты, глядя куда-то поверх моей головы, словно сверяясь с невидимым списком.
— До завтра успеем? — переспросил я, чувствуя, как сжимается желудок.
— Хотелось бы, Вась, ой как хотелось бы… — Он покачал головой. — Но я не загадываю. Спешка, знаешь, где нужна?
Я знал. Пословицу про блох и снох дядя Саша поминал регулярно, особенно когда кто-то торопил. Я просто кивнул, понимая его правоту, и решил перевести разговор на другую, не менее важную тему — защищенность самолета от огня с земли.
— Дядь Саш, а как насчет… ну, защиты? Если в нас стрелять начнут? Хоть как-то прикрыть мотор, кабину?
Он хмыкнул, скептически оглядев фюзеляж:
— Ну что тут сказать… Это же не штурмовик, не «летающий танк». Да и вообще не военный самолёт… Поля опрыскивать — броня не нужна. Так что… — Он развел руками, и в этом жесте была вся безнадежность. — Голая фанера да перкаль.
— А если придумать что-то самим? — не унимался я. — Как-то прикрыть хотя бы самое важное? Мотор, бензобак, кабину пилота? Листами металла?
— Разве что бронеплиту какую под задницу пилоту положить… — съязвил дядя Саша, но увидев мое серьезное лицо, сменил тон. — Теоретически… возможно. Только в нашем случае всё упирается в вес и целесообразность. Чтобы гарантированно закрыть машину от пули, скажем, калибра семь шестьдесят два, ставить нужно как минимум стальные листы сантиметровой толщины. А это, прикинь, какой вес? Пудов десять только на моторный отсек навесишь! Плюс нарушение центровки, баланса. Прикроешь нос с мотором — самолет тут же начнет клевать носом вниз, станет неуправляемым. Лететь с таким грузом — самоубийство.
— Тогда как же? — Я прекрасно представлял, какой прекрасной, тихоходной мишенью будет наш «кукурузник» для любого, у кого есть автомат или даже винтовка. Желающих сбить такую ценность или просто пострелять по «железной птице» найдется предостаточно.
Но дядя Саша только устало потер переносицу:
— Ну как-то так, Васёк… С божьей помощью да на авось… Пока низко не летать, зря не светиться.
Забегая вперед, скажу, мотор мы всё-таки прикрыли позже. Не так, как хотелось, конечно. Нашли несколько листов стали толщиной всего 5 мм, приварили их к усиленному каркасу вокруг мотора. Панацеей это не было — пуля калибра 7.62 могла пробить и такую защиту на близкой дистанции, но хоть какая-то преграда для шальной пули или осколка. Главное — не летать слишком низко и не подставляться под прицельный огонь.
В тот вечер мы возились с самолетом до глубокой ночи. Кое-что, вроде замены масла и долгой прогонки двигателя на разных режимах, сделали. А кое-что (тот самый злополучный элерон и смазку шасси) так и не успели. Домой я побрел уже в полной, беспросветной темноте, едва переставляя ноги от усталости.
Без машины передвигаться было непривычно и как-то… голо. Расстояние до дома — рукой подать, минут десять неспешным шагом, но в кромешной тьме, под аккомпанемент тревожных мыслей и ночных звуков, оно казалось бесконечным. Луна еще не взошла, редкие огоньки в окнах домов лишь подчеркивали непроглядную черноту вокруг. Люди теперь ложились спать рано — развлечений ноль, электричество экономили, так что жизнь затихала с заходом солнца.
Я шел, напряженно вслушиваясь в каждый шорох, вздрагивая от внезапного «ух!» совы или гулкого стука где-то в огородах. Даже револьвер достал. Тяжелая холодная рукоять в ладони немного успокаивала, но не сильно. Ощущение уязвимости не покидало.
Вверх по первой улице до переулка, потом по нему до четвертой, и метров сто вниз по пыльной дороге. Вот, наконец, и наш дом. Дотопал. Тишина стояла абсолютная, гнетущая. Даже собаки молчали, не залаяли при моем приближении. Но это было привычно — они давно научились различать своих по запаху и шагам