Но всё оказалось не так, как она ожидала. Тварь провела ее к реке, к густым зарослям ивняка у самой воды. Залезла в кусты и через мгновение вынесла оттуда… крохотное, почти бесформенное существо. Голое, покрытое серой кожей, с переломанной лапкой и глубокими царапинами на боку. Оно едва дышало. «С такими ранами не живут», — промелькнуло у Анны. Но вариантов не было. Сняв свою теплую кофту, она завернула в нее маленькую тварюшку и, прижав к груди, побежала обратно домой. Взрослая тварь молча шла за ней следом, как тень, и лишь когда Анна скрылась за калиткой, растворилась в ночи.
Процесс лечения тварюшки она описала скупо. Что-то про промывание ран отваром ромашки и коры дуба (антисептик), про попытки накормить теплым молоком с пипетки, про самодельную шину на сломанную лапку. Я слушал, но половины не понял — это была ее, Анина, магия. Главное было в другом: пациент выжил. Мало того, он шел на поправку, начинал есть, двигаться. Факт был налицо.
— Ну хорошо, — слушая жену, я тяжело опустился на старый пень, только что послуживший мне подставкой. — Допустим, ты вылечишь «это». И что дальше? — Я ткнул пальцем в сторону сарайчика.
— В смысле? — Она смотрела на меня прямо, не отводя глаз.
— В самом прямом. Куда его девать? На волю выпустить? Или всё же пристрелить? — Голос мой звучал резко, но я не мог иначе. — Это же тварь, Аня. Пока она маленькая и слабая. Но она вырастет. И станет такой же, как те, что убивают людей. Она будет жрать людей. Ты об этом подумала? Хоть на секунду?
Аня молчала. Она сжала губы, но во взгляде читалось упрямство.
— Ладно, — не дождавшись ответа, продолжал я, чувствуя, как нарастает гнев и бессилие. — Пусть ты считаешь, что сделала правильно. Пусть у нас появился шанс… изучить этих тварей. Понять их. Но скажи мне, кто этим будет заниматься? Где у нас лаборатории? Где биологи, зоологи? Где оборудование? Да и толк-то какой? — Я говорил все быстрее, пытаясь до нее достучаться. — Ну узнаем мы, что они любят на обед — свежатинку или падаль? Как спят? Как размножаются? И что? Это поможет их убивать? Это же безумие!
Аня упорно молчала. И я по многолетнему опыту знал — это молчание стены. Она не уступит. Никакие логические доводы, никакие аргументы и уж тем более страх не изменят ее решения в эту минуту. Она поверила во что-то. И сдвинуть ее с этой веры невозможно. Поэтому, сжав зубы и чувствуя, как ярость сменяется привычной усталостью, я, капитулируя, просто махнул рукой.
— Хорошо. Пусть остается. Но… — Я встал и посмотрел ей прямо в глаза. — Ее нужно посадить в клетку. Крепкую. Утром я её сделаю. Кто знает, что ей завтра в голову взбредёт? Пока она маленькая — одно. А проснется инстинкт? Или мамаша придет? Нет, клетка. Иначе — никак. Это мое условие.
Не знаю, почему так происходило. Наверное, в генах заложено. Но каждый раз, когда у нас случались серьезные разногласия, и я был на сто процентов уверен в своей правоте, мне в итоге все равно приходилось уступать, признавать ее правоту, извиняться… Гипноз. Любовь. Глупость. Не знаю.
Вот и сейчас. Умом я понимал — затея опасная, глупая, бессмысленная. Но сделать ничего не мог. Это было сильнее меня. Так что завтра — клетка.
— Ты знаешь… — призналась мне Аня уже потом, дома, когда дети спали, а мы сидели при тусклом свете керосиновой лампы. — Мне кажется… я чувствую их. Этих существ.
— В смысле «чувствую»? — насторожился я.
— Не знаю, как объяснить… — Она смотрела на пламя, ее лицо было в тени. — Когда я смотрю им в глаза… особенно той, взрослой, у реки… да и этому малышу… Я… понимаю. Не словами. Ощущениями. Чувствую, чего они хотят. Воды? Еды? Или у них что-то болит… Или им страшно… — Она помолчала. — Я ведь всё понимаю, Вася. Опасность. Безрассудство. Глупость даже… Но мне кажется… нет, я уверена… — Она повернулась ко мне, и в ее глазах горела непоколебимая вера. — Ни этот малыш, ни его мама… они не причинят нам вреда. Не тронут. Я это знаю.
Ну да. Точно. Она уверена. Замечательно… Так замечательно, что слов не находилось. Только ком в горле и тихая, бессильная ярость где-то глубоко внутри. Матерных слов не хватало.
Но спорить я не стал. Спорить с женщиной, которую любишь больше жизни, когда у нее в глазах горит такая убежденность — бессмысленно. Она все равно «переубедит». Женская магия. Или безумие. Время покажет. А пока… пока клетка. Крепкая-крепкая клетка.
Глава 19
Ночь прошла спокойно — в том смысле, что никто не врывался с криками «Тревога!» и не тащил на дежурство. Меня освободили от ночных вахт, и я выспался по-человечески. В семь утра, когда солнце только начинало припекать росу на траве, а воздух был еще прохладным и прозрачным, я подходил к нашему «кукурузнику». Ан-2 стоял на краю поля, огромный и пока еще неподвижный, его крылья отбрасывали длинные тени. Роса блестела на перкалевой обшивке, как мелкие бриллианты.
Дядя Саша уже был на месте. Видно было, что он пришел недавно — на сапогах следы мокрой травы, лицо не выспавшееся, но сосредоточенное. Он что-то ворчал себе под нос, ковыряясь отверткой в панели справа от кабины пилота.
— Ну чего, дядя Саша, как настроение? — бодро окликнул я. — Полетим сегодня? Вон какая погода — сама просится!
Он только фыркнул, не отрываясь от работы, и пробурчал что-то невнятное про «обнаглевших опоздунцов». Потом, видимо, сообразив, кто его окликнул, резко поднял голову. Его глаза, красные от бессонницы и напряжения, метнули на меня колючий взгляд.
— А ты не каркай! Не ворона чать… — отрезал он. — Как бог даст, так и будет. Не наше это дело загадывать.
— Я предпочитаю другую поговорку, — парировал я, опуская ведущую в салон металлическую лесенку. Она была самодельная, с двумя ступеньками вместо стандартной одной — видимо, предыдущие хозяева позаботились об удобстве. — «На бога надейся, а сам не плошай!» Она тут как раз к месту.
— Чем поговорками сыпать, шасси лучше займись! — рявкнул он, ткнув пальцем в сторону колес. — Давление проверь, подкачай, если