События развивались стремительно. Потенциально заражённые ещё не начали превращаться в заражённых, а события уже понеслись вскачь.
Бой начался внезапно. Сначала послышался далёкий гул, но скоро он превратился в рёв танковых двигателей на подступах к нашим позициям — японцы шли быстро, нагло и напролом. За танками двигалась пехота, отрывистыми перебежками сокращая дистанцию.
Наши открыли огонь первыми. Из миномёта, установленного где-то за зданием госпиталя, вылетели мины, одна из которых попала в танк, разворотив ему башню. Из-под люка вырвался жирный чёрный дым. Ещё один танк подбили при помощи РПГ — парень с перевязанной рукой в соседнем окопе. Он выстрелил, почти не целясь, но снаряд лёг точно в гусеницу, и боевая машина, крутанувшись, беспомощно замерла. Я заметил второго гранатомётчика, целившегося в замерший танк, но японские танкисты успели сделать выстрел из пушки по окопу грантомётчика. После взрыва на его месте осталась только дымящаяся воронка.
Я вцепился в свой АШ-12, стреляя короткими очередями по пехоте. Пули калибра 12,7 мм рвали плоть на куски, и я видел, как несколько фигур в униформе японцев рухнули на землю, не добежав до наших позиций.
Но враги не отступали и не замедлялись. Потери, казалось, только раззадорили их. Они шли волнами, прикрываясь танками, которые всё ещё двигались вперёд, несмотря на потери.
Появились беспилотники. Один из них, жужжа, завис над нашими окопами, и через миг рядом рванула мина, подняв столб земли и камней. Меня обдало жаром и пылью, а парня, что курил рядом, разорвало пополам. Кровь брызнула на мешки с песком, осколки хлестнули по каске, но я только зубы стиснул плотней и продолжил стрелять.
Ситуация ухудшалась с каждой минутой. Японцы подтянули подкрепления, их танки начали бить прямой наводкой, разрывая наши укрепления. Один из снарядов угодил в здание госпиталя позади, и я услышал, как обрушилась часть стены. Мы держались, но было предельно ясно, что этот бой складывается не в нашу пользу. Каждый выстрел, каждая граната, которую я, выдернув чеку, швырял в сторону врага, просто продлевали нашу агонию. Мы были разменной монетой, предназначенной только для одного — выиграть время для эвакуации. Но сколько мы ещё сможем продержаться? Вопрос оставался открытым, как и моё будущее на этом проклятом Континенте.
Глава 25
Воздух в окопах сделался тяжёлым, пропитанным запахом пороха, солярки и свежей крови. Земля под ногами дрожала от рёва приближающихся танков. Стальные громадины, покрытые следами гари и вмятинами от наших снарядов, катились вперёд с неумолимой яростью, как декларация нашей неминуемой гибели.
Японцы не просто наступали — они перемалывали всё на своём пути. Первый танк, чья башня была чуть повернута влево, словно вынюхивала закопавшихся бойцов, дошёл до линии окопов и, не останавливаясь, начал вдавливать укрепления в землю. Гусеницы ломали сложенные в подобие фортификаций мешки с песком, перетирая их стальными гусеницами в грязь, а ствол пушки, как жало, рыскал из стороны в сторону, готовый изрыгнуть очередную порцию огня и смерти. Я видел, как один из наших, парнишка с перевязанной головой, попытался бросить гранату под гусеницу, но не успел — курсовой пулемёт выпустил длинную очередь, а после танк накатил на него, как каток на асфальт, и я только скрипнул зубами, услышав хруст костей под многотонной машиной.
Второй танк, шедший чуть правее, решил не просто раздавить окоп, а поиграть в карусель. Тяжеленная машина развернулась прямо над нами, крутясь на месте, будто собака, роющая нору. Земля осыпалась, стены окопа обрушились, и я едва успел отскочить к узкому повороту, когда на то место, где я только что сидел, обрушился весь вес земляного откоса. Пыль и мелкие камни посыпались с потолка укрепления, забивая глаза и рот. Я закашлялся, но только крепче стиснул свой АШ-12, понимая, что отступать дальше некуда. Да и не получится. Не дадут нам отступить.
Но не все танки были неуязвимы. Один из них, чуть менее осторожный, подставил корму, проезжая мимо нашего участка. Рядом, в груде обломков, я заметил лежащий РПГ-7, видимо, брошенный кем-то из наших в спешке. Не раздумывая, подхватил его, проверил заряд и, прицелившись, выстрелил прямо в уязвимую заднюю часть. Граната ушла с шипением, и через миг корма танка разлетелась в клочки. Чёрный дым и пламя взметнулись вверх, а машина замерла, будто гигантский зверь, получивший смертельный удар.
Люк открылся, оттуда полезли выжившие японцы, оглушённые, но всё ещё опасные. Их униформа была покрыта копотью, рожи в саже, но в руках были пистолеты-пулемёты. Я не дал им шанса — короткие очереди из АШ-12 срезали их одного за другим, крупнокалиберные пули разорвали плоть, оставив чудовищные раны. Один из японцев успел только поднять руку, будто молил о пощаде, но в этом аду пощады не было ни для кого. Ни для своих, ни, тем более, для чужих.
Однако победа над одним танком ничего не изменила. Вслед за бронёй накатывалась вторая волна — пехота. Они шли плотно, одетые в серо-зелёную униформу, делавшую их похожими на саранчу. Их штурмовые винтовки трещали, прикрывающие пехотинцев беспилотники сбрасывали гранаты, а изредка с вражеских позиций летели снаряды ручных гранатомётов, разрывая остатки наших укреплений. Мы же отбивались, как могли.
Один из наших, здоровяк с обожжённой рукой, вёл огонь из станкового пулемёта, пока не попал под очередь — пули прошили его насквозь, и он рухнул, заливая окоп кровью. Я бросил две оставшиеся гранаты, стараясь попасть в скопления врагов, но их было слишком много. В каждую пядь окопа мы буквально вгрызались зубами, но для японцев это была просто зачистка выживших. Враги двигались безжалостно, их лица — те, что я видел, — не предвещали нам ничего хорошего. В них не было ни страха, ни сомнений,