— Тогда и Семёна с собой берём. — я показал взглядом на стоящего в отдалении казака, который, несмотря на внешнюю безразличность, внимательно смотрел за нами, пусть и не проявляя лишней насторожённости. — Он стрелок отличный и на охоте гораздо чаще меня бывал.
— Не вижу проблем. — Дядя расплылся в улыбке. — Тогда послезавтра и выдвигаемся.
Глава 19
Перед рассветом лес под Тулой был неестественно тихим. Не было ни шуршания в снегу мелких зверьков, немногие птицы молчали, и даже ветер полностью затих. Я поправил ремень с самой простой курковой двустволкой на плече, после чего пересчитал латунные столбики, вставленные в петли поясного патронташа. Рядом, тяжело переступая по хрустящему снежному насту, шёл мой дядя — бывший куда более опытным охотником — с постепенно серебрящими висками и крепкими руками, сжимающими ложе ружья. Нас сопровождал глава тульской полиции Фёдор Черкасов, Семён с ружьём за плечом, бородатый лесничий Виктор и ещё двое офицеров из губернской полиции, присоединившихся к своему начальнику в этом древнем промысле, ставшем развлечением для особенно богатых масс.
Снег, выпавший вчера, скрипел под ногами, отчего за нашей небольшой группой оставалась видная невооружённым взглядом цепочка следов. Лесничий шёл первым, опытными глазами читая лес, стараясь отыскать следы. Для меня это было не так просто, но вот Виктор то и дело указывал на звериные следы. Иногда он резко останавливался, присаживался и поднимал раскрытую ладонь над головой, и вся группа моментально замирала, вслушиваясь в тишину. Казалось, что и лес также замирал, и только где-то вдалеке стучал надоедливый дятел.
К полудню мы вышли на поляну, где лесничий обнаружил свежие кабаньи следы — глубокие, с характерными размашистыми шагами. Их было несколько, и сразу стало понятно, что здесь прошла целая кабанья семья, явно никого не боявшаяся.
— Секач, не меньше трёх пудов, — прошептал Виктор, проводя рукой над отпечатанными на снегу следами, чтобы оценить их свежесть.
К этому охотнику я испытывал особенное уважение. По его движениям, повадке, взгляду можно было понять, что он успел настолько заматереть, что все его сопровождающие охотники казались Виктору лишь большими детьми с большими ружьями.
Я же ощутил, что пульс начинает постепенно подниматься, отдаваясь молоточками в голове. Если раньше мне приходилось просто пыхтеть, прорываясь сквозь снег на манер северного атомного ледокола, то вот теперь почувствовалась опасность. Всего один секач — это уже опасное дело, в особенности зимой, когда зверь был голоден и очень зол. Далеко не факт, что разъярённое животное не остановится даже после дуплета крупной дробью, но на всех у нас было семь ружей, и уж такой огневой мощью наверняка получится остановить тушу.
Анатолий Ермаков жестом распределил позиции. Полицейские должны были выгнать зверя на нашу группу из четырёх человек. Всё же до самого последнего момента кабан атаковать не будет и постарается убежать, а именно этим мы и собирались воспользоваться.
Движение по снегу требовало невероятной осторожности. Каждый хруст маленькой ветки под ногами, каждый неосторожный вздох, тихое ругательство или шуршание могло спугнуть добычу. Я, присев на корточки за прикрытием старого поваленного дерева, ощущал, как холод постепенно проникает через толстые охотничьи сапоги. Пальцы были закрыты в необычные варежки с выделенными большим и указательным пальцами, сжимали деревянное цевьё ружья, а также постепенно подбирали мягкость спускового крючка. Хотелось сразу выпалить дуплетом — благо оружие позволяло сделать это, — но я опасался, что если кабан не откинется от залпа из нескольких стволов одновременно, то я останусь абсолютно беззащитным.
Тишину вдруг разорвал резкий свист лесничего — сигнал, что кабан обнаружен. Почти сразу послышался треск кустов, фырканье, а затем тяжёлое топотание. Я прижал широкий деревянный приклад к плечу, ощущая, как сердце бьётся в груди, напоминая тяжёлый кузнечный молот.
Из чащи вырвался огромный секач — чёрный, с мощными плечами и маленькими, горящими яростью глазками. Его клыки, желтоватые и заострённые, блестели на солнце, а из пасти вырывался пар. Зверь остановился на мгновение, будто оценивая обстановку, затем резко развернулся в мою сторону.
Раздался почти одновременный выстрел сразу из трёх ружей. Семён и Анатолий умудрились промахнуться, успев лишь вздыбить облачка снега у ног секача, тогда как облако дроби от лесничего по касательной зацепило спину животного.
Я же в момент будто позабыл обо всех приобретённых за жизнь навыках. Я испуганно выдохнул, едва ли не ойкнув, после чего слишком резко потянул на спуск. Выстрел грохнул, отдача толкнула в плечо профессиональным боксёрским выпадом, дым застелил глаза, а в нос шибанул резкий запах горелого пороха.
Пока воздух очищался, я прыгнул в сторону, стараясь уйти с возможной линии атаки секача. Повалившись в снег, я потянул ещё два патрона из патронташа и с хрустом переломил ружьё. Экстрактор выбил пустые раздувшиеся гильзы, и я всунул вместо них новые патроны с увесистыми пулями внутри.
Когда едкий пороховой дым наконец рассеялся, перед моим взором предстал поверженный кабан, рухнувший всего в пяти шагах от моего прежнего местоположения. Обе пули из дуплета попали прямо в череп. Голова у животины крепкая, но дури в зарядах было прилично, отчего и выстрел не оставлял зверю никаких шансов. Похоже, что разгону секач успел набрать приличный разгон и даже убитый умудрился оставить глубокую борозду в снежном покрывале земли. Сейчас же кровь, вытекающая из образовавшихся отверстий в теле, окрашивала снег вокруг в алый, расплываясь громадным пятном.
— Хороший выстрел, племянник.
Анатолий медленно подошёл к добыче и потрогал ладонью ещё тёплый бок поверженного животного. Лесничий же, сняв шапку, крестился, провожая душу зверя, чтобы та не держала зла на охотников. В это время Семён неспеша вытягивал нож из ножен.
Я стоял неподвижно, глядя на свою добычу. В этом громадном мёртвом теле было что-то величественное — дикая, животная сила, навсегда упокоенная