Музей находится на первом этаже девятиэтажного дома. Раньше здесь была библиотека. Я бывала в ней, но никогда в этом музее. Он открылся тут уже после моего отъезда. За билет можно расплатиться только бумажками, сотрудницы говорят, когда Климовск поглотил Подольск, у них убрали терминал. Музей оказывается чрезвычайно толковым. Не суперсовременным, но дизайн плакатов и расположение экспонатов не пошлые и уютные. Специалистка по Холодову сегодня не на работе, мне проводят маленькую экскурсию по основной экспозиции. Скульптура-реконструкция головы женщины из племени вятичей, найденной тут рядом, на левом берегу Петрицы. Под головой копии выкопанных вместе с ней украшений, оригиналы в Москве, рядом с драгоценностями Ивана Грозного.
Письма Поленова и Чайковского с упоминанием станции Климовка (теперь Гривно). Карты и старые фото, заверстанные в информационные постеры. Фрагмент рельса станции Гривно 1906 года. Пофамильная схема-перепись деревни Климовка 1940-х годов, по обеим сторонам железки, на Весенней домов и людей меньше. Предметы и украшения крестьянского быта: самовары, рушники, фрагмент кровли деревянного дома, кочерга, тряпичные и соломенные куклы-обереги. Много фото климовчан из второй половины XX века. Когда я вижу почти любые фото того времени, мне кажется, что в Советском Союзе все были счастливы. Стенды с историей заводов и предприятий Климовска. Фигурки зверей из соединенных между собой на резинках деревянных крашеных овалов с фабрики игрушек. Ткацкий станок – последний образца 1974 года. Образцы патронов. Фотографии образцов автоматов. Пароварка, холодильная камера, магнитный сепаратор клеток костного мозга – оборонные инженеры время от времени должны были проектировать что-то мирное.
В музей вваливаются две семьи. Кажется, без мужчин, матери с детьми. Они говорят, что специально приехали в наш город в музей фабрики игрушек, но тот закрыт, и вот они направились сюда, в краеведческий. Я очень удивляюсь, что кто-то захотел приехать в Климовск с туристическими целями. Сотрудницы счастливы. В их маленьком музее аншлаг.
Фото Гагарина, рядом образцы пиропатронов ДП-1, с которыми он полетел в космос и которые делали на КСПЗ. Фотографии начальников и изобретателей КСПЗ, ЦНИИточмаш и КБАЛа им. Кошкина. Мне обидно, потому что не нахожу среди них своего дедушку, а он проработал в КБАЛе 50 лет, и у него было несколько изобретений. Герб Климовска из мозаики, где ткацкие челноки обведены сусальным золотом. Сумка-лакомка для мелких предметов и сладостей конца XIX – начала XX века, истертая, вышитая бисером, ужасно красивая. Ее подарила музею Зоя Александровна Холодова. Сумка принадлежала ее родственнице. Зоя Александровна как никто другой понимает важность сохранения памяти.
29.
Никому не рассказываю, что хочу стать журналисткой. Это странно в городе и семье инженеров. Весь мой маленький мир вокруг думает, что никакой мечты у меня нет. Родители определяют меня в технический институт, из которого мой отец набирает себе сотрудников на работу. Он никогда не нанимает девушек, хотя они, видит он на собеседованиях, лучше понимают предмет, чем мальчики. Девушки не смогут зайти в цех и поговорить с работягами, объясняет мне он. Я не знаю, зачем мне тогда учиться на инженерку, если я обречена не найти работу по специальности. Потом становится ясно – в технических вузах штампуются браки и дипломы о вышке. Я тихонько все же пытаюсь заговаривать про журфак или исторический, но стратегия уже выбрана. Родители честно мне объясняют, что у них нет денег на взятку в гуманитарный вуз. Год я езжу в избранный технический и сдаю за деньги математику раз семь. Можно засчитать лучший результат в качестве вступительного экзамена. Мои максимальные баллы не пересчитываются даже на тройку.
С русским языком у меня тоже нелады. Я пишу сочинения на 5/3–, 5/2, 5/1. Считается, что у меня лень и невнимательность. Про то, что у меня дислексия, я узна́ю только в 25 лет в Англии. Мать находит мне в Климовске репетиторку по русскому. Еще я занимаюсь английским и снова русским и математикой на курсах экономического вуза в Москве. Я не люблю все это, кроме маленького кусочка литературы, который достается мне в рамках уроков по русскому. Только в литературные моменты я лучшая в группе. Но литература в тех моих реалиях – предмет второго сорта. Не знаю, к чему эта раздирающая гонка, я не мальчик, меня не утащат в армию, взять бы эти деньги, что родители тратят на мою подготовку к экзаменам, и поехать путешествовать. Мне нужен gap year, но в постсоветском обществе такого понятия нет. Отец говорит, что отправит меня работать продавщицей в ларек, если я не поступлю в вуз. Я почему-то этого очень боюсь. Хотя сейчас я понимаю, что это был бы очень неплохой gap year.
30.
Москва летом распухает от синих абитуриентов и их бежевых родителей. Я, как и все, сдаю экзамены в четыре вуза одновременно. Со мной возятся, это моя привилегия и несвобода. Еще я привилегированная потому, что мне не нужно жить в общежитии или снимать жилье, я приезжаю сдавать экзамены из Подмосковья. Вижу у одного из вузов парня, который ночует на траве в спальнике между экзаменами, он совсем один в Москве. Моя тревожность слипается с моей усталостью. Мне все равно, поступлю я куда-то или нет. Хочу, чтобы вся эта нелепость скорее закончилась. Реальность расслаивается луком. Я засыпаю в метро, сидя рядом с матерью. Она держит мою голову за подбородок, пока я сплю. Я проваливаюсь в сон, проваливаю английский, предмет, который вроде бы знаю лучше всего. Кое-как сдаю русский. Еле пробиваюсь через математику.
С трудом прохожу в избранный технический на вечерний. Меня приглашают в комнату декана. Он круглеющий человек в очках и со светлой бородой. Похож на моего отца. Декан просит выбрать кафедру, по сути, мне нужно выбрать металл. Это очень далеко от журналистики, далеко от литературы. Говорю правду, говорю, что мне все равно. Он глядит на меня устало и раздраженно, как математичка из роно. Решаю, что мне надо выбрать слово. Выбираю красивое сильное прилагательное: драгоценные. Он вписывает меня в журнал в один из столбиков. Отныне я собираюсь прожить не свою жизнь.
Дима и Война. Часть 5
Когда Дима не ездит к войне, он продолжает воевать в Москве, в которой официально мир. Путы крепки. Дима чувствует себя мушкетеро-красноармейцем, вместо шпаги-штыка или ружья у него печатная машинка. Дома у него есть компьютер, который он сам собрал, прямо как новый Питер Паркер, а как прежне-прежний Питер Паркер, Холодов сам фотографирует, когда с ним