Лава – этот выработанный чуть ли еще не предками Тамерлана прием, родившийся в недрах вырастающих на седле орде, непосвященному зрителю может показаться беспорядочной кучей мчащихся лошадей с приникшими к шеям всадниками. Стремительность движения, отсутствие какой-либо стройности, бешеный аллюр хрипящих, с оскаленными зубами, воодушевленных, да, да, воодушевленных лошадей – все это представляется сумбурным вихрем. Но на самом деле, это совсем не так. Лава, это – живая, гибкая, упругая, как развернувшаяся, стальная пружина, объединенная тем, что на техническом языке называется маяком. Ни один солдат или казак не упускает этого неизвестного неприятелю маяка, руководящего движением всей части.
N-ские драгуны промчались две с половиной версты.
Около Р. была мельница, из слухового окошка которой немецкий пулемет косил все, что ни появлялось перед ним. Лава облила мельницу с обеих сторон, пропустила ее сквозь себя и, как гром, ударила на батарею.
Немцы могли ожидать всего, но только не конной атаки на свою батарею. Пехота могла обойти ее с фланга. Артиллерия могла разнести ее вдребезги, шрапнель выкосить всю прислугу; но конной атаки, когда в самую батарею, между орудий, врываются хрипящие, озверевшие лошади, когда со всех сторон сыплются крушащие удары тяжелых драгунских шашек, – этого ожидать было нельзя, как молнии с ясного неба… Это был величайший, совершенно неучтенный сюрприз, истинную сущность которого немецкому солдату также трудно понять, как самоотверженность санитаров, лезущих в самое пекло боя для того, чтобы вынести раненых.
VI
В том же самом деле можно было наблюдать поразительные в этом отношении вещи.
Последний пункт, куда можно было продвинуться поездом, была станция Колюшки II.
Второй летучий отряд ротмистра Ф. А. Л-ского сделал невозможное: он продвинулся в участок между деревнями Ж. и Р. Сам ротмистр Ф. А. Л-ский, – он же комендант прекрасно оборудованного, великолепно обслуживаемого охотниками-санитарами из университетской молодежи поезда, служащего и питательным пунктом, и лазаретом, и перевязочной, в зависимости от нужды данного момента, с женой, ординарцем, – самым интересным человеком, которого я видел на войне, семнадцатилетним юношей-казаком Ю. А. К-вым, – и санитарами оставил поезд на пути, а сам ни мало ни много отправился туда, где его помощь была нужнее всего, т. е. в самую гущу боя.
Атака N-ских драгун произошла на глазах отряда. Кругом ложилась шрапнель, грохот орудий потрясал воздух. И вот, в таких условиях, одетые в кожаные куртки студенты-санитары, тут же, буквально на глазах неприятеля, принялись за свое дело. Они бегом, спотыкаясь на неровностях почвы, задыхаясь на подъемах, рискуя каждую секунду упасть под шрапнелью, таскали на носилках раненых в поезде, где их принимала жена ротмистра Е. А. Л-ая. Раненых было много – народу мало, и носилок не хватило. И вот тут-то имела место еще одна неожиданность, отметить которую – такой же долг, как отдать должное этому юноше.
Вчерашний гимназист частной Московской гимназии Страхова, [61] семнадцатилетний юноша, с мягким женственным лицом, доброволец-казак, ординарец коменданта, по официальному положению, заметил тяжело раненного офицера. Он бросился к нему, вскинул его на плечи и бегом под непрерывным огнем понес его к поезду.
Когда я был в Петрокове, судьба столкнула меня с этим летучим отрядом. Был вечер, промозглый осенний вечер; целый день я провел в седле, прозяб и промок, и стакан горячего чая казался мне божественным даром. Меня и моего спутника, военного врача, известного в Петрограде, как удивительного чтеца Чеховских рассказов (Антон Павлович как-то высказал мысль о том, что некоторых мелких рассказов, как «Злоумышленник», «Налим», «Разговор с собакой» и прочие, он сам не понимал, пока доктор Б. не прочел ему их), пригласили в столовую поезда.
Только здесь, на войне, выбитые из обычной обстановки, подчас измученные, продрогшие люди чувствуют истинную ценность стакана горячего чая, чистой скатерти, минимума комфорта, возможного в столовой, переделанной из сибирского вагона четвертого класса. Мы с доктором провели целый вечер в обществе милых, любезных людей, приютивших нас. И в благодарность за гостеприимство доктор мастерски прочел несколько вещиц Чехова. И надо было видеть, надо было самому посмотреть, как весело, беззаботно, с детской наивностью и детской заразительностью смеялся вольноопределяющийся доброволец-казак. Доктор читал прекрасно, и один этот искрений, светлый смех мог быть ему незабываемой наградой. А через две недели юноша, заливисто хохотавший над забавной интонацией человека, кающегося перед собакой, вынес из огня раненного драгунского офицера и спас его от неминуемой смерти.
И маленький беленький крестик, украсивший солдатскую шинель вчерашнего гимназиста, был только радостной неожиданностью, но не самым важным событием в семнадцатилетней жизни юного добровольца-казака. Важно было спасти, вынести из огня, дотащить грузное безвольное человеческое тело до вагона, а будет крестик или нет, – об этом тогда и не думалось.
VII
Заговорив о неожиданностях, я в заключение своего письма не могу не упомянуть об одной.
В деле под К., в армии генерала И., был награжден Георгиевским крестом раненный в бедро рядовой, доброволец А. А. К – ков. Награда была выдана четвертой степени за одно из самых важных проявлений человеческого духа на войне: воодушевление собственным примером целой роты.
Раненого отправили на перевязочный пункт в бессознательном состоянии, раздели – и… тут докторов, сестер и санитаров ждал некоторый сюрприз: новый Георгиевский кавалер оказался… женщиной. Впоследствии выяснилось, что новая Жанна д‘Арк оказалась монашенкой, давшей обет пролить кровь в бою за Родину.
Генерал И – н, высоко вскидывая кверху кованые погоны, разводил руками:
– Но позвольте – как же так? Ведь я же наградил ее Георгием 4-й степени?
Бывший при этом представитель общеземской организации дипломатично улыбнулся и ответил:
– Вы получите большую благодарность, генерал: благодарность русских женщин!..
Да, вот с какими сюрпризами приходится считаться немецкой армии.
При наличности их, вдохновенных, рожденных тайными побуждениями великого народного сердца, – какими мелкими, игрушечными кажутся все планомерные концентрические обходы, неиспользованные в боях корпуса, выдвинутые впервые крепостные гарнизоны… Ибо, в конечном счете, важно не то, что на войне надо корпус а передвинуть на место корпуса b, а линию c-d отклонить флангом к точке е, а то, чтобы солдат, идя в бой, не думал, что непременно убьют не его, а соседа, идущего с левой стороны, которого он боится отпустить от своего локтя, а шел просто, спокойно умирать, ибо, известное дело, война потому и есть, что людей убивают!..
Важно то, что такой солдат готов на всякий «сюрприз»: в конном строю взять батарею, выпрыгнуть из вагона,